Интернет-издательство «Контрольный листок»
Четверг, 28.03.2024, 22:39
Меню сайта
Наш опрос
Оцените мой сайт
Всего ответов: 1163
Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0
Форма входа

Общий журнал, 2014, № 1
 
Страницы истории
 
Церковный идеал святости в средние века
 
© З.А.Гаджиев
 
В варваризованных регионах Европы в первые столетия средневековая культура не была глубоко дифференцирована. В варварском обществе чаще всего идеалы святости были связаны с героическими деяниями, с военными действиями. Героические песни и сказания германцев, непосредственно выражавшие настроения и этические нормы наиболее воинственных элементов общества, вместе с тем они отвечали вкусам и устремлениям всех свободных общинников. Особенно культивировалась героическая поэзия в Северной Европе у скандинавов и англосаксов.
По мере развития классовых противоположностей крестьянство неизбежно оттеснялось от тех культурных ценностей, которые постепенно становились монопольным достоянием господствующего класса.
В мире воинского эпоса, к которому рыцарство проявляло не меньший интерес, чем его отдалённая предшественница дофеодальная знать, не было места для простолюдина. Вместе с тем в некоторых произведениях средневековья, в какой-мере выражались и общенародные представления, связанные с процессами начинавшего исподволь формироваться сознания народностей феодальной эпохи.
Иначе обстоит дело с житиями святых. Аудитория, для которой предназначались легенды о святых, накладывала на эти сочинения определённый отпечаток. Агиографические сочинения выполняли важную религиозно-дидактическую и пропагандистскую функцию. Поэтому, в житиях затрагивались и социальные проблемы, а заключённая в них теология выступала в огрубленном и примитизированном виде. Вера в святых полностью отвечала магическим навыкам и склонностям простого человека – это не могло не импонировать простому люду.
Церковные авторы со времён св. Блаженного Августина (354-430) утверждали, что чудо – не главное для святого, но и святые не прославленные чудесами, не пользовались популярностью в народе. Духовенство наталкивалось на упорное стремление простого народа «получить чудеса» и тем самым удовлетворить свою потребность в чудесном, в магии под новым обличием, наконец, в социально-религиозном утешении своего рода компенсации за несовершенство и прозаичность обыденной жизни. Чудо представляло собой слишком эффективное средство социально-психологического воздействия на массы. Если у язычников магией могли заниматься всякого рода колдуны, «математики» и вообще всякие опытные в этом деле люди (эта традиция сохраняется в волшебной сказке), то у христиан чудо становится монопольным достоянием канонизированного святого и церкви. Святые становятся необходимыми ходатаями и заступниками перед далёким и абстрактным божеством, мало понятным и чуждым сознанию простого люда.
Легенды о святых предельно просты, общедоступны и популярны. Святой – не кто иной, как христианизированный маг. Культура мышления в агиографии примитивна. Уловки, к которым прибегают святые для того, чтобы одолеть нечистую силу, - это хитрости народной сказки. Достаточно упомянуть хотя бы не лишённую грубого комизма тяжбу из-за души блудницы Афры между епископом Нарциссом и дьяволом. Отношения между верующими и святыми мыслились крестьянами, как отношения взаимной помощи и защиты.
Большой популярностью на протяжении Средневековья пользовалась легенда о Петре Публикане, который спасся подаянием бедному. Поддержка нищих и обездоленных – излюбленная тема агиографии. Защитник обездоленных выше власти в том смысле, в каком церковь праведнее государства, а «Град божий» истиннее ограниченного во времени «Града земного». Святой вовсе не выступает принципиальным противником рабства и угнетения, и, если они смягчаются благодаря его чудесному вмешательству, то это лишь частный случай. Точно также, когда в житиях изображается дурной король или сеньор, то это всегда конкретное лицо; злым может быть тот или иной человек, а не сам институт или какое-либо сословие. Таково, например, вмешательство святого Лентфрида в защиту держателей монастыря от жестокого управителя или святого Сервация на стороне зависимых крестьян, притесняемых неправедным фогтом. Нет и речи о моральной противоположности низших и высших. Согласно житиям, идеальное поведение господина, мягкость и милосердие по отношению к подданным, а противоположный образ действий может быть исправлен только вмешательством святого, простой же люд должен безропотно терпеть свои невзгоды.
Несвобода и неравенство – естественное состояние общества, в котором подвизается божий избранник – персонаж жития. Как нечто разумеющееся в житиях упоминаются рабы и другие зависимые люди, подвластные святым. Святой Гамальберт (Бавария) умиротворил своих рабов, ссорившихся между собой, для чего дарил им одежду или иное имущество; он щадил их на тяжёлых работах – и только. Поднимая тему освобождения заточённого в темницу, агиографы демонстрировали чудесное могущество святого, а не стремление его исправить вопиющую социальную несправедливость. Исцеление больных, раздача богатств, щедрые подаяния милостыни – вполне достаточные доказательства святости.
Святые раннесредневековой агиографии – лица знатного рода и высокого социального положения. Одно из распространенных «общих мест» агиографии этого периода: такой-то святой благородного происхождения, но ещё благороднее своей религиозностью. Исключения из этого правила чрезвычайно редки. Основополагающая триада в структуре раннесредневекового жития, «народ – король - святой», дополняется затем новым членом – «знать» - причём постепенно она оттесняет монарха на задний план или вовсе исключает его.
В Меровингский период (VI-VIII вв.) агиографии пара противоположных понятий, fidelis – perfidus, применяется то в смысле «верующий - неверующий», то в смысле «верный - неверный». Этот сдвиг значения, распространения понятий чисто религиозно-исповедных на социальные связи – немаловажный симптом перестройки общественного сознания. В период Каролингов (VII-IX вв.) термин fidelis становится и техническим термином. Идеология феодальной верности оказывает через житие своё воздействие на широкие слои народа /1, с. 547-550/.
В империи Карла Великого (768-814 гг.) религиозные обряды в меньшей мере служили выражением внутренней приверженности вере, чем подчинения социальному порядку. Священник в первую очередь был человеком молитвы и жертвоприношения, специалистом, посвящённым в обряды и формулы. Литургия превратилась в комплекс обрядов, исполняя которые, стремились добиться практической пользы, и именно ритуализм служит отличительной чертой религиозной жизни этого времени. Связь с божеством осознаётся как магическая, а не как духовная.
Народная религиозность, насколько о ней можно судить по косвенным данным, выходила за рамки церкви и христианской догмы. Бог воспринимался как таинственная сила, присутствующая в особенности в священных местах. Со временем происходила спиритуализация религиозности. Паломничества в XII в. стали совершаться преимущественно к святилищам, посвящённым апостолам, или к местам, где хранили предметы, связанные с богоматерью и Христом.
Библия в средние века не была книгой среди других книг, но книгой по преимуществу, ключом ко всем тайнам. Средневековое христианство знало целый ряд путей обращения к богу: от культа мощей до мистики /2, с. 17-80/.
При всём многообразии социальных и индивидуальных воплощений можно выделить некие общие характеристики, присущие человеку этой эпохи. Люди жили не в безвоздушном пространстве, но в конкретной, сформулированной христианством, идеологической и культурной системе, в особом мире представлений и чувствований, который предполагал и общие верования, и общие страхи.
Одна из общих характерных черт – одержимость сознанием своей греховности и её предвестия пороков, которые рассматривались как уступки дьяволу. Не слишком полагаясь ни на собственное благочестие, ни на милосердие Божье, человек Средневековья отдавал себя в руки магии, которая должна была защитить его от реальных и сверхъестественных опасностей. В XII в. складывается представление о семи смертных грехах. Это гордыня, скупость, чревоугодие, роскошь, гнев, зависть, леность.
Страх смерти и Суда «в конце времён» владел всеми. Церковь настойчиво внушала мысль, что спасутся немногие. Священники внушали верующим мысль о неизбежности кары за грехи, о вездесущности Господа и вместе с тем о его милосердии.
Невидимый сверхъестественный мир проявлял себя в чуде. И жажда чуда – ещё одна характеристическая черта сознания средневекового человека. Средневековое общество, каким оно выступает в житийной литературе, - общество, где люди и святые находятся в постоянном контакте и взаимодействии. Наряду со святыми, признанными и канонизированными церковью, широко было распространено и лжечудотворство.
Исторически сложившийся тип средневекового человека как коллективной личности, не оставался неизменным. Он изменяется и усложняется с началом второго тысячелетия, возникают новые страхи и новые «одержимости» /3, с. 23-42/.
 
Литература
 
1.История крестьянства в Европе. Эпоха феодализма. В III Т. Т.I. М., 1985.
2.Воше А. Средневековая религиозностьVIII-XII вв./ Пер. Э.И. Шифман // Идеология феодального общества в Западной Европе: проблемы культуры и социально-культурных представлений средневековья в современной зарубежной историографии. М., 1980.
3.Ястребицкая А.Л. Общие верования, общие страхи и общие одержимости // Средневековая Европа глазами современников и историков. М., 1995.
 
Поиск
Календарь
«  Март 2024  »
ПнВтСрЧтПтСбВс
    123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031
Архив записей
Друзья сайта
  • Официальный блог
  • Сообщество uCoz
  • FAQ по системе
  • Инструкции для uCoz
  • Издательство «Контрольный листок» © 2024 Бесплатный хостинг uCoz