Остров Горн, 2013, № 5
 

Страницы истории

Часть 2. Обречённые восстания:

Андижан/Нальчик, 2005 год

Читать начало

3. Коллективное самоубийство?

Я вообще бы предостерёг от оправдания всех действий пострадавших в конфликтах людей из сочувствия к ним. Тот факт, что они Взяли-таки в руки оружие и вышли на улицы городов, поставив под угрозу чужие жизни, в том числе и мирных людей, говорит нам о том, что какие-то элементы радикализма изначально были в их идеологии и сознании.

 Здесь я подхожу к вопросу, который меня занимает больше всего. Оценивая поведение участников вооружённых выступления в Андижане и Нальчике, цели, которые они перед собой ставили и результаты, к которым они пришли, приходишь к парадоксальному выводу о полной бессмысленности происшедшего. В самом деле, на что мятежники рассчитывали — на быструю сдачу власти, на победу в противостоянии с гораздо более многочисленными и намного лучше вооружёнными и подготовленными войсками? Все свидетели говорят, что «боевики» в том же Нальчике едва разбирались в оружии и просто гибли в неравном бою, радуясь, что превращаются в шахидов (мучеников за веру).

 Может быть, вооружённые люди надеялись на поддержку населения?

 В Нальчике ничто не говорит о таких надеждах — боевики, разбившись на группы, нападали на военные и милицейские части, т. е. действовали сугубо по военной схеме, отработанной уже в Грозном в 1996 году или в Ингушетии в 2004 году. С двумя странностями. Первая — боевики напали на военные части не ночью и не рано утром, а ближе к полудню, когда военные могли эффективно отразить нападение. Вторая странность — у боевиков не было подготовленного плана отхода и большинство просто-напросто полегло в заранее обречённом бою. Они не захватывали органы власти, не захватывали заложников, не выдвигали требований. Эксперты объясняют эту странность, во-первых, спешкой, в которой готовилось и происходило выступление (будто бы планы стали известны власти и боевики решили ускорить события — опять зачем?), во-вторых, предательством Шамиля Басаева и Анзора Астемирова, которые спланировали и организовали эту акцию, но в какой-то момент бросили джамаатистов и ушли, не обеспечив им прикрытия. Такое объяснение предполагает, что джамаатисты находились под сильным влиянием внешнего (чеченского) руководства и сами нисколько не пытались оценить обстановку.

 В Андижане боевики, действуя поначалу примерно в том же ключе, т. е. захватив тюрьму, прокуратуру, здание спецслужб, потом изменили тактику — собрались в центре города, заняв там круговую оборону, организовали на площади митинг и выдвинули социальные и политические (но, замечу, не исламские) лозунги. Освободив своих соратников из тюрьмы, они могли бы легко уйти из города и скрыться в горах — в Киргизии и Таджикистане, но не сделали этого. Возможно, они рассчитывали повторить пример «тюльпановой революции» в Киргизии, которая успешно совершилась на их глазах всего за несколько месяцев до этого. Но почему же местные бизнесмены и их сторонники должны были думать, что население пойдёт за ними и им удастся сломать массивную государственную машину?

 В обоих случаях присутствовала, на мой взгляд, некоторая иррациональность — создаётся впечатление, что участники вооружённых мятежей и в Андижане, и в Нальчике специально действовали так, чтобы подставить себя под удары могущественного противника. Возможно, эта иррациональность объясняется тем, что и та, и другая группы были загнаны преследованиями «в угол», которые вызвали у них чувство отчаяния и фанатичного стремления к мести. Возможно, сыграла свою роль наивность и доверчивость к своим вождям, неверная — идеологизированная — оценка ситуации, какие-то несбыточные, неадекватные ожидания, сформированные их лидерами. Обращает на себя внимание, что рядовые участники восстаний были полностью подчинены своим руководителям и выполняли все их приказы. Возможно, имела место и некоторая экзальтация, возникшая в том числе в результате религиозного самовнушения.

 Всё это довольно существенно отличает рассматриваемые события 2005 года от того, как рационально, масштабно, спланированно действовали, например, Исламское движение Узбекистана в Узбекистане или чеченское сопротивление на Северном Кавказе. На мой взгляд, в случае с Андижаном и Нальчиком мы имеем другой тип, условно говоря, «исламиста».

 На мой взгляд, действия мятежников выдают в них не столько «передовой отряд» социального недовольства, сколько маргинализованную, «исключённую группу». И в Андижане, и в Нальчике с оружием в руках вышли люди, которые по разным причинам не нашли понимания ни у власти, ни у общества в целом. Даже многотысячный митинг в Андижане был скорее проявлением стихийного протеста, чем поддержки вырвавшихся на свободу бизнесменов.

 Как я уже говорил, власть и силовые органы всё делали для того, чтобы вытеснить эти группы из легальной сферы существования. Эти действия власти были часто чрезмерны и необоснованны. Однако и общество в целом воспринимало идеологию и претензии этих групп на истину по меньшей мере настороженно. Акрам Юлдашев с его довольно неортодоксальной манерой говорить об исламе мог вызывать в достаточно исламизированном узбекском обществе отторжение. Не только лояльные к власти религиозные деятели, но и ваххабиты могли видеть в нём если не отступника от ислама, то по крайней мере человека, который вносит в местное мусульманское сообщество смуту. В свою очередь в слабо исламизированном кабардинско-балкарском обществе неприятие вызывали попытки активистов кабардино-балкарского джамаата продемонстрировать и навязать образец строгого подчинения ритуалам и нормам, чуждым для большинства населения. Узбекское и кабардино-балкарское общества мало сочувствовали своим «исключённым группам», усиливая их исключение и делая их наиболее беззащитной и наиболее вероятной жертвой государственных репрессий.

 В этом я вижу объяснение бессмысленности их поведения. Оба мятежа - это, на мой взгляд, вызов власти и - это тоже важно — обществу, своеобразное публичное самоубийство или коллективное самопожертвование и одновременно попытка преодолеть свою «исключённость», попытка заявить о себе как о людях, отстаивающих общественные, а не личные интересы или демонстрирующих общественно значимое, героическое, а не маргинальное поведение.

В оглавление номера