Речь не идет о том, что наукометрия не нужна.  Наука как сложная система, все время увеличивая объём информации, неизбежно стремится к некому пределу информационной ёмкости. Приближение к этому пределу приводит к целому ряду следствий.

Прежде всего, увеличивается объём информации в каждой из областей знания, что требует иных форм и методов обработки информации. Сегодня отдельный ученый без помощи информационных технологий просто не способен ее охватить. А это, как ни парадоксально, – отмечает Лем, – означает существенное уменьшение вероятности совершения открытий: «более того, величина этой вероятности должна с этого времени постоянно уменьшаться по мере того, как кривая фактического роста числа ученых будет падать, отдаляясь от гипотетической кривой дальнейшего (уже невозможного) экспоненциального роста»[1]. Иначе говоря, система в этой ситуации будет стремиться к потере равновесия и к анархии, а, значит, становиться всё менее устойчивой.

До нынешнего момента, наиболее удобной формой хранения информации выступала книга или, в более широком смысле, текст, в котором информация закреплялась и могла быть сохранена в упорядоченном виде в библиотеках и соответствующих хранилищах. По сути, то, что учёные «доставали» из Природы в виде знаний, и составляло общую книгу Природы. Но уже в наше время учёные столкнулись с тем, что объём информации становится невозможно освоить – и тогда появились некие «профилактические меры» ее упорядочивания на стадии предварительной обработки (рефераты, аннотации, препринты), которые помогали учёному сориентироваться в этом безграничном информационном мире. Но это оказалось трудной, а, главное, в определённом смысле тупиковой линией развития. В ряде случаев ученому проще и дешевле заново воспроизвести научную задачу (как будто она осуществляется в первый раз) и даже провести эксперимент, чем найти уже достигнутый результат: «под сомнение ставится сам процесс исследования, ведь его результаты, погребенные под штабелями печатных изданий, не, могут дойти до тех, кто в этих результатах нуждается более всего»[2].

Другая проблема, что результаты научных открытий – это всегда, в определённом смысле, уже прошлое науки – то, что достигнуто внутри отдельных дифференцированных областей, то, что, как некая информация, зафиксировано в неких текстах. Часть этой информации оказалась востребованной и послужила дальнейшему развитию науки. Но огромная часть может так и остаться в виде некоего информационного балласта, то есть – в виде фиксированных текстов и публикаций, о которых ученый даже не подозревает, и не может, в силу ограниченности индивидуальных способностей, охватить всю имеющуюся информацию. Как пишет Лем: «очень может быть, что уже сейчас в научных книгохранилищах всех континентов находится множество сведений, которые при простом сопоставлении друг с другом компетентным специалистом дали бы начало новым ценным обобщениям. Но именно это и затормаживается ростом специализации, внутренней постоянно растущей дифференциацией наук… Ходячим афоризмом стало выражение, что открытие совершается ныне дважды: один раз — когда оно публикуется, и второй раз — когда это уже (и, может быть, давно) опубликованное сообщение открывает для себя популяция специалистов. Если нынешняя технология фиксации, хранения и адресования информации не будет революционизирована в ближайшие полвека, нам угрожает зрелище, похожее на безумный гротеск, — мир, заваленный горами книг, и человечество, поголовно превратившееся в загнанных библиотекарей»[3]. Развитие науки идет от дифференциации сферы областей, которые она исследует, к тому, что новейшие открытия осуществляются на стыке разных наук. И здесь уже накопленная информация, уже готовые результаты в отдельных науках могли бы быть использованы учёными смежных областей без того, чтобы заново заниматься той или иной проблемой.

Таким образом, наукометрические и другие информационные технологии просто необходимы, в том числе и за счёт использования новейших технологий обработки и классификации информации. Более того, как опять же предполагает Лем, необходимо должны изменяться требования к самим публикациям, «с тем, чтобы посредством первоначального отсева предотвратить наводнение научного рынка работами, лишенными всякой ценности и публикуемыми для получения ученой степени или из соображений честолюбия. Можно даже думать, что публикация тривиальных работ будет сочтена вредным явлением, нарушением профессиональной этики ученого, поскольку такие работы создают попросту “шум”, затрудняющий “прием” ценной информации, жизненно необходимой для дальнейшего развития науки. Выращивание информации, пушенное в ход без эффективного “адресного сита”, привело бы, разумеется, к бумажному потопу, и этот катастрофический избыток сделал бы невозможной всякую дальнейшую работу. Тем более актуальной задачей становится, следовательно, автоматизация познавательных методов хотя бы на библиографическо-издательском уровне». Это было написано пятьдесят лет назад, но, по сути, осталось столь же актуальным. Изменились лишь технологии, позволяющие осуществлять публикационную упорядоченность.

Таким образом, я повторяю, наукометрические методы необходимы в качестве помощи учёному. Но они могут оказаться чрезвычайно вредными, если их превращают в систему единственной оценки деятельности ученого. Речь идёт о переходе к оценке результатов научной и образовательной деятельности через систему различных рейтингов и формализованных критериев, которые в принципе не могут быть объективными, так как имеют дело с разнородными качественными объектами.

Игра в наукометрию становится основой реформирования науки и образования в нашей стране. Наш коллега Александр Рубцов метафорически обозначил это «взбесившимся арифмометром». Это очередное реформаторское безумие, не уступающее, а по своим последствиям и превосходящее, например, реформы сельского хозяйства во времена Н.С. Хрущева, когда все засеивали кукурузой и рапортовали с мест, как это здорово для страны и народа. В основе такого подхода лежит, опять же, безумная «идея ранжирования научных учреждений по степени эффективности с оргвыводами вплоть до слияния и слива. Оценка базируется на статистике публикаций и цитирования, учете импакт-факторов и пр., хотя известно, что это гиблое дело. В истории полно величайших открытий, которые это сито не прошли бы»[4].

На одной из встреч с академиками, В.А. Садовничий очень точно сказал, что было бы гораздо эффективнее те деньги, которые уже потрачены на фактически искусственное поднятие индексов цитирования, потратить на развитие наших научных журналов, в том числе и с целью продвижения русского языка. Сам по себе этот фактор цитируемости, конечно, важен, но он не должен быть доминирующим. Ибо в рыночных условиях это просто породит целую индустрию нужных публикаций, и затем вновь придётся уже бороться с этим массивом. Не случайно, как пишет А. Рубцов, «в ряде стран использование библиометрии законодательно запрещено для большинства направлений точных наук и для гуманитарной сферы в целом — как “деформирующее научный ландшафт”».

Кроме того, эти наукометрические соревнования связаны с количественными оценками и количественными показателями, которые могут и не отражать реальной ситуации. Как отмечает Михаил Зеленский, «абсолютное количество научных публикаций не отражает в полной мере «научную обстановку» в стране, поскольку сильно зависит от размера населения. Китай и Индия выигрывают за счет большого размера, а крошечный Сингапур, будучи буквально пронизан высокими технологиями, по валовому количеству публикаций, пожалуй, не дотянется до Китая никогда»[5]. В связи этим было бы более верно говорить о числе научных показателей на душу населения – и такого рода расчеты имеются. Правда, и по этому показателю мы значительно уступаем другим странам: «два научных сверхгиганта – США и Китай. Треть всех мировых публикаций приходится на эти две страны. А США, Китай, Великобритания, Германия и Япония впятером пишут половину. Наконец, 31 страна в сумме выдает на-гора 90% мировых научных публикаций, и в самой серединке этого “списка 31”, на 16 месте притаилась Россия»[6].

Особенно остра эта проблема для гуманитарных наук, в центре которых уже по этимологии слова стоит Человек. Но человек – это всегда представитель конкретной культуры, связующим звеном которой является национальный язык. Отказ от языка, к чему нас призывают, может привести к глобальным последствиям и к такой деформации культуры, которую остановить уже будет нельзя. Если мы не бережём свою культуру, можно поступить очень просто – «запретить» использование русского языка, лучше с детства, что обеспечит через некоторое время лучшие показатели индекса цитирования. В этом смысле я очень настороженно отношусь и к практике чтения лекций на языках в университете не носителями языка. Так ведь можно дойти до того, что и Пушкина придётся излагать по-английски.

Такая же специфика имеется в гуманитарных науках по проблеме цитирования. В естественных науках, статья – это «концентрированное изложение выводов большой предварительной работы»[7], за которой стоят наблюдения и эксперименты, часто больших коллективов. Гуманитарная наука, наряду с этим, всегда есть личностное самовыражение сознания индивида, в том числе и эмоционального восприятия объекта. Именно поэтому в гуманитарном знании текст выступает не как фиксация того, что, например, было осуществлено в лаборатории, а как самостоятельный результат гуманитарного исследования. Текст здесь строится совершенно иным образом, в него могут включаться озарения, украшения, воспоминания, ритмика, принципиальная игра слов, от которой представитель конкретной науки стремится избавиться.

Диалог между культурами – это обмен смыслами в рамках нахождения относительной единой, по выражению Ю.М. Лотмана, семиосферы. Это сложный процесс проникновения текстов одной культуры в другую. Это не попытка создать, например, некий единый язык, в котором тексты будут однотипными, а, напротив, донести до другой культуры смысл собственной культуры и одновременно показать специфику различия, связанную с разностью этносов, менталитетов, религий и пр. Это особый тип словесного творчества: «В этом смысле “внедренческой площадкой” для философии и социогуманитарной науки является весь объем текста, со всеми его логическими, эстетическими, психологическими и пр. нюансами. Здесь потенциал суггестии и иллокутивная сила текста часто не менее, а то и более важны, чем чистое рацио. Естественно, никакими компактными изложениями результатов большой работы в статейном формате этот потенциал книжного текста не передается»[8]. Поэтому для гуманитариев чрезвычайно важным является перевод текста, который не сводим к адекватной передаче информации из одного языка в другой. А перевод как особый тип научной работы сегодня не учитывается никакой наукометрией. Причем здесь ситуация усложняется тем, что если в естественных науках перевод научного текста – это передача информации в условиях горизонтального сосуществования наук данного временного момента, то для гуманитариев сюда добавляется временная вертикаль, когда необходимо адаптировать смысл культуры, отстоящей от нашего времени на века. Создание текста или его перевод приумножает массив смыслов собственной культуры и расширяет пространство диалога между разными культурами.

Поэтому и роль монографии здесь гораздо выше, чем статьи, ибо она отражает не только возможно новое содержание, но и, возможно, его новое прочтение, упорядочивание. Не случайно же все время продолжают переводить Шекспира или Пушкина, ибо у автора переводов возникают новые смыслы, в том числе сопряженные с другим временем.

Кстати, все это хорошо понимают те люди, которые создают или управляют наукометрическими системами. В очень взвешенном интервью Геннадий Еременко отмечает: «Я бы не связывал прогресс знания только с развитием технологий, информационных баз, наукометрии и тому подобного. Каждая наука развивается по собственным законам. Методы Юджина Гарфилда, который создал первый индекс цитирования пятьдесят лет назад, были применимы в первую очередь для естественных наук. Там они дают более-менее разумные результаты. Такие показатели, как импакт-фактор журнала, индекс Хирша в первую очередь разрабатывались для физиков, химиков и т.д.

Общественные науки отличаются от них довольно сильно по разным параметрам: по практике цитирования, по спектру публикационной активности, по типам публикаций, числу соавторов, хронологии ссылок. С общественными науками методически сложнее работать в плане оценки значимости работы по цитированию. По ряду причин критерии здесь отличаются от тех, что применяются в естественных науках. Но эти особенности есть не только у общественных наук. Каждое направление имеет свои отличия: где-то основным результатом научной деятельности стала публикация в журнале или сборнике статей, где-то — выступление на конференции, в технических науках большое значение имеют патенты, а в общественных науках часто более значимыми являются монографии. Не учитывать это нельзя»[9].

И наконец, последнее. В ситуации, когда публикации становятся чуть ли не единственным критерием эффективности научной деятельности учёного и тем более преподавателя, наукометрия превращается в мощное средство манипулирования. Ученых начинают ранжировать, и не просто с целью стимулирования, например, их публикационной активности, а, прежде всего, с целью понижения в должностях и увольнения.

Итак, нужна или нужна наукометрия? Безусловно, нужна – и очень нужна, но не в качестве средства ранжирования учёных, тем более разных областей, а в качестве дополнительного средства, помогающего учёному, в том числе и с помощью новейших технологий, ориентироваться в современном информационном мире.

 

 

[1] Лем С. Сумма технологии // Собрание сочинений. Том 13, дополнительный. М.: «Текст», 1996. С. 93.

[2] Там же, с. 448.

[3] Там же.

[4] Рубцов А. Наука и власть. Битвы за репутацию // Отечественные записки. 2014, №1 (58). Электронный адрес: http://magazines.russ.ru/oz/2014/1/

[5] Зеленский М. Где мы?// «Троицкии? вариант», №14 (108) от 17 июля 2012 г.

[6] Зеленский М. Там же.

[7] Рубцов А. Наука и власть. Битвы за репутацию // Отечественные записки. 2014, №1 (58). Электронный адрес: http://magazines.russ.ru/oz/2014/1/

[8] Рубцов А. Наука и власть. Битвы за репутацию // Отечественные записки. 2014, №1 (58). Электронный адрес: http://magazines.russ.ru/oz/2014/1/

[9] Еременко Г. О., Кокарев К. П. eLIBRARY.ru и РИНЦ в информационной инфраструктуре российской науки: беседа с гендиректором НЭБ Геннадием Ерeменко. – Полис. Политические исследования. 2014. № 1. С. 146-154. Электронный адрес: http://www.politstudies.ru/index.php?page_id=453&id=4808

 

В оглавление номера