© К. Сенне
Окончание. Начало см. в № 3
В тексте, среди бесконечной череды встреч и знакомств, конечно же, присутствуют противники бравого капитана - адмирал Дон Канальо, «представитель западной державы» [Там же, с. 116],влице которого Врунгелю удается оскорбить всю арийскую расу4, и сержант Джулию Бандитто. Антагонисты свободного мореплавателя дают читателю возможность ознакомиться с геополитикой фашистского режима («Представителя арийского режима» нет в первой версии «Пионера», он появится в поздних послевоенных изданиях, а Джулию Бандитто представлен в ней простым «итальянским офицером»), Рассказчик, повествуя читателю о приключениях, связанных между собой лишь свободным маршрутом «Беды», использует термины «культура» и «прогресс» как контридею, пропущенную через прием иронии:
«Да что там говорить: многое изменилось и в нравах и в обхождении. Ну как же, знаете: в войну немцы там побывали - новый порядок наводили. И сейчас посещают страну разные просветители, поднимают образ жизни на должную высоту. Ну и, конечно, пообтерся народ, стал порасторопнее. Теперь уж и там понимают, что где плохо лежит. Культура!
Ну, а в то время жили там еще по старинке. Тихо жили. Но не все. Были и тогда в Норвегии люди, так сказать, передовые, вкусившие от древа познания добра и зла. Вот, допустим, владельцы крупных магазинов, заведений, фабрик. Эти и тогда понимали, где что плохо лежит» [Там же, с. 41].
Здесь вышеупомянутый архетип свободного человека перекликается с европейской гуманистической традицией «наивного» человека, согласно которой культура и прогресс противопоставляются подлитому существованию «дикарей», представителей которых встречают в плавании Врунгель и его команда. В ненавязчивой, без излишней нравоучительности манере рассказчик обращается к нравственному сознанию маленьких читателей, как равный к равному. Таким образом, в повествовательную канву, перемежая череду невероятных приключений «Беды», вводятся темы рабства, тоталитаризма, междоусобных войн, социальной несправедливости. Тем не менее, «проницательный читатель» не позволит добродушному старому капитану ввести себя в заблуждение, легко расшифровывая тонкую иронию предложенного ему дискурса:
Вот я вам про Италию имел случай рассказать. Там заправилы мечтали всю Африку к рукам прибрать, пол-Европы, четверть Азии... А на востоке японские бояре (самураи по-ихнему) так же вот размечтались - подай им весь Китай, всю Сибирь, пол-Америки...
Вообще-то, конечно, мечтать никому не заказано. Полезно даже порой пофантазировать. Но когда такой вот фантазер нацепит погоны да сядет на боевом корабле у заряженной пушки - тут и неприятность может случиться... Размечтается да прицелится, прицелится да бабахнет. Хорошо, как промахнется. А ну как попадет? Да тут такое может случиться, что к ночи лучше и не вспоминать!
Вот поэтому мы и старались таких фантазеров сторонкой обходить. Но прямо скажу - не всегда это нам удавалось. Такие упрямые среди них попадались мечтатели, что другой раз никак не отвяжешься. Вот и мне такой достался - господин Кусаки, адмирал. Как встретились тогда в китолюбивом комитете, так и прицепился ко мне, как репей [Там же, с. 155].
Адмирал Кусаки - стратегическая фигура нарративной системы. Центральный конфликт завязан вокруг фигуры японского адмирала, преследующего экипаж «Беды» из главы в главу и являющегося неким константным антагонистом. История встречи двух антагонистов предлагается читателю через очередную забавную в своей нелепости историю, в которой за традиционным нонсенсом проступает тревожная логика действительности. Итак, по пути к Антарктиде экипаж встречает простуженного кашалота и решает помочь тому пачкой аспирина, завершающей свой полет в ноздре животного. Раздраженный едкой пудрой, кашалот чихает и отправляет «Беду» на палубу адмиральского корабля, на котором путешествует «международный комитет по охране китов от вымирания» [Там же, с. 114]. Адмиралы объясняют незадачливому экипажу, что своими действиями тот «предоставил бедному животному вымирать» [Там же, с. 115], вместо того, чтобы облегчить ему задачу, уничтожив кашалота из гуманных соображений. Здесь отчетливо проступает лейтмотив мира, перевернутого вверх тормашками, где всякая логика оказывается вывернутой наизнанку. Главным же оружием героев-болтунов и пересмешников, таких как Мюнхгаузен и Врунгель остается искрометный юмор, и в этом старый капитан как никогда более приближается к фигуре своего немецкого прототипа.
Итак, комиссия «китолюбивых адмиралов» приговаривает экипаж «Беды» к заключению на необитаемом острове. Так начинается центральное противостояние адмирала Кусаки и Врунгеля. Конечно, можно было бы предположить, что подобный выбор национальной принадлежности главного врага советского капитана не вполне случаен, если вспомнить историю советско-японских отношений и разразившийся в 1938 г. Маньчжурский конфликт. Безусловно, геополитическое пространство текста Некрасова подчинено мировому политическому контексту 1930-х гг. (точно также и в дальнейшие версии будут добавляться детали, вводящие геополитические реалии того или иного периода). Тем не менее, подобная кодировка системы персонажей выступает лишь общим фоном, как и все географические ориентиры в тексте. И если можно предположить, что в 1937 г. юный читатель был способен расшифровать подобные отсылки к современному ему политическому контексту, то можно свободно утверждать, что юному читателю XXI в. подобные детали оказываются гораздо менее доступными.
Однако спустя несколько глав адмирал Кусаки начинает приобретать черты общего знакомого - весьма вредного и докучливого, но в целом безобидного. Фигура противника вводится здесь через игровой элемент: читатель незаметно для себя увлекается игрой и с удовольствием «разоблачает» адмирала за всеми хитроумными масками, под которыми прячется адмирал, постепенно становящийся таким же обязательным персонажем, как и спутники Врунгеля Лом и Фукс. Впрочем, вскоре и сам Врунгель нарекает своего назойливого противника доверительным титулом «наш адмирал». Так, в череде игр масок адмирала постепенно размываются его национальная принадлежность, как впрочем и политические мотивы его козней. Сам Врунгель и читатели вместе с ним в конце концов начинают забывать истинную причину обиды злопамятного адмирала, подчеркивая его чисто механическую, связующую роль в тексте: «Как он туда попал, зачем - черт его знает?» Там же, с. 154]
Таким образом, геополитическое пространство текста, как и ложные географические ориентиры, оказываются недейственными в общей, гуманистической картине свободного плавания «Беды». Не случаен и тот факт, на который мы уже указывали выше: пункт отправления Врунгеля и его команды, в отличие от всех других этапов, в тексте не обозначен. В традиционной структуре литературы о приключениях в принципе присутствуют такие мотивы как завоевание мира, дорога в никуда - то есть свобода как пространственная категория. Море в подобной нарративной структуре обретает значение пространства свободного по преимуществу, точки, где стирается химера обозначенных человеком границ. Вспомним, например, эпизод, где Врунгель берется за перевоз селедки «табуном», перегоняя рыбу из страны в страну:
И вот что в этом деле особенно поразительно: голландцы, видимо, знают какой-то секрет. Иначе как же вы объясните такую несправедливость: вот шотландцы, например, пробовали ловить. Закинули сети, подняли - полно селедок. Ну, и обрадовались, понятно, но, когда разобрались хорошенько, разглядели, распробовали, обнаружилось, что селедки-то попались все, как есть, шотландские [Там же, с. 50].
И снова тон рассказчика - ложно-наивный, доверительный - только подчеркивает «перевернутый» смысл дискурса, предназначенного думающему, опять-таки проницательному читателю- ребенку, чье сознание естественным образом сопротивляется коррумпированной, искаженной логике взрослого мира. Врунгель, разговаривающий с маленьким читателем на равных, предлагает ему вдуматься в смысл, «прислушаться к музыке слов», указывая ему на ключ для понимания скрытого послания: логос, слово - вечное, сокрушительное оружие всех Мюнхгаузенов.
Дальнее плавание... Слова-то какие! Вы задумайтесь, молодой человек, прислушайтесь к музыке этих слов. Дальнее... даль... простор необъятный. .. пространство. Не правда ли? А «плавание»? Плавание - это стремление вперед, движение, иными словами [курсив мой. - К. С.] Значит так: движение в пространстве. Тут, знаете, астрономией пахнет. Чувствуешь себя в некотором роде звездой, планетой, спутником, на худой конец. [... ] И все же не в этом главная сила, которая заставляет нас покидать родные берега [Там же, с. 21].
Чудодейственная сила, с древних времен заставляющая путешественников покидать отчизну и уходить в море - это опять же слово, пустая болтовня, беспрерывный поток искрометного юмора, смысл которого заключен в самом процессе речи. Путешествие - лишь повод, инструмент буйной фантазии рассказчика.
И если хотите знать, я вам открою секрет и поясню, в чем тут дело. Удовольствия дальнего плавания неоценимы, что говорить. Но есть большее удовольствие: рассказать в кругу близких друзей и случайных знакомых о явлениях прекрасных и необычайных, свидетелями которых вы становитесь в дальнем плавании, поведать о тех положениях, порой забавных, порой трагических, в которые то и дело ставит вас превратная судьба мореплавателя [Там же, с. 21].
Риторика, причем риторика именно празднословная, ассимилируется здесь с функцией волшебной сказки, ибо только словесное путешествие способно подарить истинную свободу - свободу пересекать любые границы и открывать для себя снова и снова миры.
в которых имеет значение лишь могучая сила воображения. Олицетворяя свободу, яхта «Беда» пересекает мир, порядок которого оказывается нарушен, искажен, где убивают животных, чье существование под угрозой, где у селедок есть гражданство, а сержант-фашист встречает туристов в Африке, таковой более не являющейся, потому как «Италия везде, И здесь, Италия, и здесь, Италия... Весь мир - Италия!» [Там же, с. 94] Слово обретает здесь материальную форму и, становясь ощутимым, преломляет реальность. Маршрут, в сущности не являясь таковым благодаря своей основной составляющей - свободе, утрачивает функцию структурирующего элемента. Единственная направляющая - красная нить непрерывного словесного потока и приключения экипажа «Беды», одно невероятнее другого.
Так, в Египте Фукс на собственном примере узнает, что у слова «фараон» имеется две реальности. Лом, прячущийся в кочегарке, чуть было не выдает себя, затянув в голос песню «про себя», и нанимает матросом Фукса, специалиста по картам (конечно же, игральным вместо навигационных), и тот же Лом поджигает яхту, исполняя буквально приказ командира «надраить так, чтобы огнем горело» [Там же, с. 152]. Ну, и конечно же, не будем забывать саму яхту, превратившуюся из «Победы» в «Беду» и увлекшую бравого капитана в череду «бедовых» приключений.
Звуки и слова заполняют пространство, структурируют его и, материализуясь, трансформируют окружающую действительность. Границы реального (но не истинного!) мира становятся все менее ощутимыми, все менее отчетливыми, а законы, управляющие подобной коррумпированной реальностью, объявляются недействительными: «От перестановки слагаемых результат не меняется, но это, знаете, в алгебре, а тут совсем другое дело» [Там же, с. 196].
В финальной части текста автором вводится карнавальный элемент (уже присутствующий в многочисленных сценах перевоплощения героев), по законам которого экипаж «Беды» заканчивает свое путешествие в санях, ведомых собаками (сиречь волками), преследующими оленя (сиречь коровой). Вспомним, что карнавал символизирует в античной традиции момент пространственно-временного перехода. Таким образом, въезд на традиционной для карнавала «адовой повозке» отсылает читателя к комическому обряду ряженых, где последние символизируют пересечение границ потустороннего мира, в данном случае воспринимаемого буквально как мир «по ту сторону». Не приходится уточнять, что подобный переход в 1937 г. мог восприниматься только как окончательный. Клоунское переодевание выступает здесь как необходимый элемент, позволяющий капитану, гражданину свободного мира, оставаться неузнанным.
Экипаж «Беды» пересекает границу зимой (заметим, что это единственный временной ориентир текста), опять же отсылая читателя к святочной традиции, присутствующей в тексте. Триумфальная троица пересекает границы, по дороге выигрывая гонку, в которой не участвовали, получает первый приз и, наконец, прибывает в СССР в Петропавловск-Камчатский - согласно незыблемым законам того мира, в котором «минус на минус дает плюс». Незадачливым героям не остается ничего другого, как дожидаться «воинственного адмирала» Кусаки, доставившего законному владельцу близнеца погибшей «Беды».
Далее следует сцена шутовского переодевания, в процессе которой рациональное сознание бравого капитана «пошатывается» при виде появления двойника. Адмиралу Кусаки, прибывшему на палубе ложной «Беды» под видом капитана Врунгеля (и опять возникает образ уже «адова корабля» или же корабля дураков), удается поставить капитана в ситуацию «этакого мистификатора или самозванца» [Там же, с. 205]. Конечно же, проницательному Врунгелю в последний момент все-таки удается разгадать последнюю ловушку своего «старого приятеля мечтателя-адмирала» [Там же, с. 205] и восстановить порядок вещей. Финальная сцена заканчивается традиционным карнавальным элементом: разоблачением шутовского короля и умерщвлением оного (харакири ряженого Кусаки, вспоровшего свой живот-подушку на глазах изумленной публики). И снова происходит смена хронотопа, производящая эффект внезапного пробуждения и возврата в мир реальный. Переход этот характерным образом осуществляется через очередной временной сдвиг, тогда как зрительский смех, доносящийся до нас как бы по нарастающей, ставит финальную точку в приключениях «Беды»:
«Вдруг слышу - народ на берегу тихонько посмеивается, потом погромче, а там и хохот пошел. Тогда я открыт глаза - и опять ничего не понимаю: тепло, солнце светит, и небо чистое, а откуда-то вроде снег идет» [Там же, с. 207].
Врунгель - сказочник, болтун и шутник-обладает универсальным, вечным, абсолютным оружием всех Мюнхгаузенов - силой воображения. Яхта «Беда» вырывается из глухого пространства России 1937 г. и отправляется в свободное плавание, приглашая на борт всех тех близких ему по духу читателей, которых не обманет яркая форма советского капитана. Путешествие свободное, путешествие словесное в необозримый мир фантазии-вот истинный, единственно приемлемый маршрут бравого капитана. Его единственная цель - подарить ребенку мир, заставить его смеяться - и тогда нонсенс вдруг начинает звучать как единственная, абсолютная истина. Капитан Врунгель открывает читателям двери в необъятное, опьяняюще свободное море фантазии, обращаясь к ним со страниц своей истории: выдумывайте, болтайте, смейтесь, творите, и только тогда вы наконец обретете истинную свободу.
