«Контрольный листок»: образование, культура, общество - Приложение к пятой лекции по геополитике

Эту историю я вспомнил в связи с «лекцией #5» («Звездный десант» и пост-этика) другого экстремального журналиста - Робина Локсли. «Лекция» выходит за рамки журналистики и относится уже к жанру хулиганского политического памфлета. Автор предъявляет читателям не частные факты, оскорбляющие человеческое достоинство, а еще более оскорбительные принципы, по которым живет общество. Заведомо кичевое оформление «лекции» делает эти принципы еще более унизительными для читателя.

Политическая теория, лежащая в основе международного гуманитарного права, говорит: насилие – это зло, насилие допустимо только в крайних случаях, когда это зло становится неизбежным. Можно применять насилие против опасного преступника или против военного агрессора. Нельзя применять насилие против идеологических или политических оппонентов, покуда они сами действуют ненасильственными методами. Все противоречия между социальными, религиозными, этническими, политическими группами должны решаться путем мирных переговоров и компромиссов. Политическая практика выглядит несколько иначе. Она примерно на треть (в ценовом выражении) состоит из «крайних случаев». Треть национального достояния развитых стран вкладывается в производство средств для «крайних случаев» и на подготовку людей «на крайний случай», т.е. в военно-промышленный комплекс и силовые структуры. Да и сами государства, являясь, как известно, институтами насилия, представляют собой сплошной «крайний случай». Локальные войны, борьба с международным терроризмом, переброска сотен тысяч вооруженных и обученных людей из одного региона в другой, испытания новой военной техники (сначала – на полигонах, затем – на реальном противнике) это повседневная политическая жизнь любой крупной развитой страны.

Против кого практически применяется столь впечатляющий арсенал средств насилия? Против вооруженных до зубов преступников, террористов и агрессоров? Ничего подобного. Более 90 процентов «мишеней» - это мирные жители, которым просто не повезло, они оказались в неподходящем месте в неподходящее время. Может, хоть остальные 10 процентов – это преступники, террористы и агрессоры? Снова нет. 9,99 процентов – это просто рекруты, т.е. мирные люди, которые взяли в руки оружие по приказу своего правительства. Если бы они попытались уклониться – их бы посадили в тюрьму или расстреляли. Подводим итог: из 10.000 людей, уничтожаемых военными операциями, 9.999 – это те, к кому, теоретически насилия не должно было применяться, и всего 1 человек получил по заслугам. Почему такое противоречие между теорией и практикой в политике развитых, цивилизованных стран? Посмотрим на все это глазами абстрактного руководителя силовой структуры (армии или спецслужбы). С одной стороны, его работа – это обеспечение безопасности граждан своей страны, следовательно, если он видит угрозу, то он должен пресекать ее силовым методом. С другой стороны, если он применит силу там, где угроза не вполне очевидна для непрофессионала, то его обзовут людоедом, выгонят с работы и смешают с дерьмом его имя. Но если он проявит нерешительность и допустит гибель граждан ,чья безопасность ему вверена, его назовут дармоедом и тоже выгонят с работы, а возможно даже отдадут под суд за преступное бездействие.

Граждане цивилизованного государства хотят с одной стороны быть надежно защищенными, а с другой стороны – белыми и пушистыми, и силовым структурам предписывается удовлетворить это требование граждан (избирателей и налогоплательщиков). Как удовлетворить граждан? Поскольку никаким честным путем эти противоречивые требования удовлетворить нельзя, то гражданам попросту врут в невообразимом масштабе. Те действия силовых структур, которые можно скрыть – скрывают, а для тех, которые скрыть нереально – изобретают как бы пристойный повод. Об оптимальности и эффективности действий в такой обстановке говорить не приходится. И что интересно, на самом деле все граждане, у которых есть мозги, прекрасно знают об этом вранье, но их это тоже устраивает, им не хочется знать, как на самом деле защищают их безопасность. Они с удовольствием смотрят художественные фильмы, где положительный герой – сотрудник спецслужбы физически устраняет отрицательного персонажа – лидера агрессивного и бесчеловечного тоталитарного режима (см. например фильм «Профессионал», в роли агента-инфорсера французской спецслужбы - Жан Поль Бельмондо). Они сочувствуют герою, они полностью согласны, что он действует справедливо, они всецело на его стороне. Но попробуйте предложить этим людям одобрить такие действия армии или спецслужб в реальной жизни, в отношении реального тоталитарного лидера – и вместо поддержки получите бурю возмущения.

1-й пример из новейшей истории: в 1991 г. армия NATO вошла в Кувейт, чтобы пресечь агрессию Ирака против этой страны (операция «буря в пустыне»). Иракские войска были разгромлены, ничто не мешало дойти до Багдада и покончить с тоталитарным режимом Саддама Хусейна. Это и предложил талантливый американский генерал Норман Шварцкопф. Предложение было отвергнуто правительством, как несоответствующее международному праву. Шварцкопф выступил с критикой этого решения, и был тут же отправлен в отставку. А через 13 лет войска NATO вторглись в Ирак по совершенно надуманному поводу, взяли Багдад, и свергли режим Хусейна. Разница между предложением генерала и действиями правительства в экономическом выражении составила ровно стоимость одной лишней широкомасштабной войны. Налогоплательщик выложил из кармана несколько миллиардов долларов исключительно ради сохранения статуса «белый и пушистый». При этом «белым и пушистым» все равно остаться не удалось. Вопрос: может ли что-либо нормальное так выглядеть?

2-й пример из новейшей истории: в 1964 г. прогрессивный иранский монарх, сторонник либеральных реформ, шах Пехлеви изгнал из страны лидера исламских фундаменталистов аятоллу Хомейни и его сподвижников. В середине 70-х, находясь в эмиграции во Франции эти лидеры начали готовить клерикальный переворот в Иране. Это было известно всем, никто из этого секрета не делал. Тем не менее, правительство Франции и правительства стран NATO позволили исламским фундаменталистам беспрепятственно получать финансирование от исламских радикалов из разных стран и вести координацию подрывных действий в Иране. Известно, что сотрудники «сюрте» предлагали физически ликвидировать группу Хомейни (что технически было не сложно), но этот вариант был отвергнут по правовым и гуманитарным соображениям. В результате в 1979 произошла иранская исламская революция, прогрессивные реформы Пехлеви были свернуты, а страна откатилась к средневековой теократии по образцу халифата. Затем произошла Ирано – Иракская война, в которой погибло около 3 миллионов человек, а затем, уже после смерти Хомейни, Иран начал реализовывать программу создания ядерного оружия. У экспертов нет сомнений в том, что если эта программа будет доведена до конца, то фундаменталистский режим рано или поздно пустит это оружие в ход против «врагов ислама». Соответственно, на повестке дня у NATO – вторжение в Иран. Предстоит еще одна крупномасштабная война на Ближнем востоке. Всего этого легко можно было избежать, если бы тогда, в середине 70-х, правительство Франции прислушалась к разумным предложениям профессионалов.

Режим красных кхмеров пришел к власти в Камбодже в 1975 и немедленно начал геноцид собственного населения. За 4 года было уничтожено от 2 до 3 миллионов человек (при исходном населении 6,7 миллионов по данным 1971 года). Особое внимание уделялось людям с образованием: было физически уничтожено 80 процентов учителей и преподавателей, 90 процентов врачей и 95 студентов. Кроме того, были ликвидированы: музеи, библиотеки, почта, телеграф и пресса (вся, т.е. газеты не издавались вообще).

«Они использовали такие методы убийства, которые давали возможность ликвидировать сразу сотни или даже тысячи людей. Мотыгами, киркомотыгами, палками, железными прутьями людей били по голове. Ножами и листьями сахарной пальмы с острыми краями жертвам перерезали горло, вспарывали животы, извлекали оттуда печень, которую затем съедали, и желчный пузырь, который шел на приготовление "лекарств". Бульдозерами давили людей и применяли взрывчатку, чтобы одновременно убивать как можно больше. Людей хоронили живыми, сжигали тех, кого подозревали в оппозиции режиму, с людей постепенно срезали мясо, обрекая их на медленную смерть. Детей подбрасывали в воздух, а потом накалывали на штыки, отрывали у них конечности, разбивали им головы о деревья». (Владимир Шевелев. Пирамида из двух миллионов черепов).

«Действия Пол Пота и его соратников вызвали во всем мире даже не возмущение, а изумление. Первым делом был взорван Национальный банк - тем самым Пол Пот смог радикально решить вопрос об отмене денег. Жителей из столицы и других городов начали изгонять в деревни, и тем самым был решен вопрос о городах, зараженных буржуазным влиянием. Людей в очках вообще убивали на месте. Были запрещены торговля и промышленность. Членам одной семьи запрещалось жить вместе: детей следовало освободить из-под «буржуазного влияния» родителей. Никаких книг, газет, журналов. Восемнадцатичасовой рабочий день. Инакомыслие, малейшее несогласие с начальством карались смертью, причем в целях экономии боеприпасов убивали ударом мотыги или хоронили заживо. Любой общественный транспорт попадал под запрет, велосипеды объявлялись буржуазной роскошью, справлять дни рождения, играть свадьбы, юбилеи, праздники значило лить воду на мельницу отсталых традиций. Что также каралось ударом мотыги. Использовать любой другой язык, кроме кхмерского, запрещалось: за разговоры на вьетнамском, тайском или китайском языках полагалась смертная казнь. Но самым большим преступлением были разговоры на языках европейских, в частности на французском. В Камбодже, переименованной в Кампучию, провозглашалось чисто кхмерское общество «Кампучия - для кхмеров!»… В истории цивилизаций не было более страшного режима (около трех миллионов убитых за четыре года), который был при этом абсолютно деперсонифицирован: после него не осталось ни одного (!) подписанного документа». (Станислав Лаврович. Пол Пот).

Когда 1979 армия Вьетнама вошла в Камбоджу, заняла Пномпень и изгнала красных кхмеров, даже вьетнамские офицеры с недетским боевым опытом, были поражены кошмарным состоянием страны. Оккупационное правительство во главе с Хенг Самрином было вынуждено заниматься ликвидацией гуманитарной катастрофы – в Камбодже людям было негде жить, нечего есть, негде брать чистую воду, нечем лечить инфекционные заболевания. Единственное, что было организовано хорошо – это смерть. В любых видах.

Казалось бы, изгнанный режим красных кхмеров не мог получить никакой поддержки в цивилизованном мире, но… «вторжение Вьетнама в Камбоджу» было осуждено демократическими странами Запада. Была установлена экономическая блокада Вьетнама, как «страны-агрессора». Генеральная Ассамблея ООН приняла резолюцию, в которой правительство Хенг Самрина не признавалось, а место Камбоджи в ООН сохранялось за красными кхмерами. Лишь в 1989, когда Вьетнам вывел свои войска из Камбоджи, США заявили о готовности к переговорам с Вьетнамом в целях не допустить возврата к власти в Камбодже красных кхмеров (т.е. не допустить реставрации правительства, которое ООН признавала законным). Такая вот политическая логика. Впрочем, ООН вела себя еще более отвратительно и признавала правительство красных кхмеров до выборов 1993 года. Внимание, вопросы: может ли позиция цивилизованных западных стран по Камбодже называться «гуманной» и «справедливой»? Что должны были защищать Объединенные Нации – право реальных камбоджийцев на достойную (или вообще хоть какую-нибудь) жизнь или «право народа Камбоджи на национальную независимость и государственный суверенитет»? Как можно расценить поведение ООН, которая в 1990 г. пригласила за стол переговоров по Камбодже красных кхмеров, как легитимную политическую партию? Впрочем, это риторические вопросы, ответ на них ясен любому вменяемому цивилизованному человеку. Главный вопрос несколько иной, он носит название «этического уравнения в политике».

Насилие (в т.ч. военное) должно без колебаний применяться во всех случаях, когда это - единственно надежный способ предотвратить большее насилие. Конечно, возникают некоторые сомнения: а кто будет оценивать степень насилия и возможность применения пресекающих насильственных действий? Кто будет определять грань, после которой следует прибегать к насилию и определять круг лиц, к которым это насилие будет применено? Как мы знаем, насилие всегда чревато злоупотреблениями.

Ну, а если посмотреть на это с другой стороны? В любой человеческой общине, начиная с неолитического поселения, есть полицейский аппарат, который пресекает очевидные безобразия. Злоупотребления полицейской властью также существуют со времен неолита, но никому не придет в голову из-за этого вообще отказываться от охраны общественного порядка. В цивилизованной стране полицейские ежедневно применяют насилие к грабителям и хулиганам, а порядочные граждане считают это нормальным и правильным. Если бы шайка мобстеров попыталась выгнать жителей Нью-Йорка на принудительные сельхозработы, полиция через 10 минут одела бы на них наручники, а в случае вооруженного сопротивления – без колебаний открыла бы по ним огонь. То же самое произошло бы в Монреале, Лондоне, Париже, Сиднее или Токио – и это правильно.

Диктаторы-людоеды (в буквальном, а не переносном, смысле) Жан Бедель Бокасса в Центрально-Африканской Республике и Чарльз Тейлор в Либерии, патологический садист Жан Клод Дювалье на Гаити, организаторы геноцида собственных народов Омар аль-Башир в Судане и Ким Чен Ир в Северной Корее. Все эти люди были признаны международным сообществом в качестве легитимных глав государств (на момент написания статьи последние двое до сих пор были у власти и до сих пор признаны, - ред.). Вот парадокс: Когда США уничтожили режим Мохаммада Омара в Афганистане, когда коалиция западных стран свергла Саддама Хуссейна в Ираке, когда Вьетнам сместил режим Пол-Пота в Кампучии, международное сообщество возмущалось: нарушен государственный суверенитет этих стран. Когда американская авиация принуждала Слободана Милошевича к допуску голубых касок в Косово, США называли агрессором.

В чем же дело? Северные корейцы и камбоджийцы, африканцы и гаитяне, албанцы и афганцы – не люди с точки зрения Объединенных Наций? Их можно лишать всех прав, их можно заживо закапывать в землю, их можно морить голодом, их можно забивать и употреблять в пищу? Ничего подобного. Когда Слободан Милошевич и Чарльз Тейлор лишись власти, их тут же начал разыскивать международный трибунал по преступлениям против человечности, а Пол Пот и Саддам Хусейн были преданы суду в своих странах. Выходит, ООН, на словах провозглашая: «Никто не должен подвергаться пыткам или жестоким, бесчеловечным или унижающим его достоинство обращению и наказанию» (Статья 5 Всеобщей декларации прав человека), на деле игнорирует это из уважения к «государственному суверенитету», даже если этот суверенитет осуществляется преступниками. Бесчеловечные действия тоталитарных лидеров не рассматриваются руководством ООН, как однозначно преступные, пока эти лидеры не лишаются власти.

Это соответствует букве и духу Всеобщей декларации прав человека: «1. Каждый человек имеет право принимать участие в управлении своей страной непосредственно или через посредство свободно избранных представителей. 2. Каждый человек имеет право равного доступа к государственной службе в своей стране. 3. Воля народа должна быть основой власти правительства; эта воля должна находить себе выражение в периодических и нефальсифицированных выборах, которые должны проводиться при всеобщем и равном избирательном праве путем тайного голосования или же посредством других равнозначных форм, обеспечивающих свободу голосования» (Статья 21).

Тоталитарные правительства, таким образом, заведомо не легитимны, следовательно, никакие правовые соображения не должны удерживать международное сообщество от их силового свержения. Но как быть с теми людьми, которые будут защищать эти правительства? Ведь речь идет о военных столкновениях, в которых массовая гибель людей неизбежна, а люди не виноваты, что их призвали в армию своей страны. Но здесь действует принцип минимизации жертв: сохранение тоталитарного режима всегда приводит к большим жертвам, нежели его технично исполненное свержение. Следует ясно понимать, что тоталитарные режимы, как правило, приходят к власти при поддержке большинства населения, а некоторые даже путем свободных демократических выборов. Как правило, такой режим, привлекает большинство за счет популистской риторики «простых решений» и лишь придя к власти, отменяет действие демократических и гуманитарных норм. После этого он продолжает пользоваться поддержкой большинства за счет запрета оппозиционных высказываний и интенсивной работы идеологической машины. Но лишь только тоталитарный режим слабеет от внутренних интриг в правящей элите или от ударов внешней силы, он тут же теряет поддержку большинства населения, а его военно-полицейские структуры теряют управляемость и разваливаются. Опыт экспорта революций показывает, что на первом этапе широкие слои населения готовы к вооруженной защите режима. Но когда в ходе боевых действий регулярная работа идеологической машины и политической полиции нарушается, большинство жителей (в т.ч. гражданских лиц, мобилизованных в армию) впадают в апатию и перестает оказывать существенное сопротивление оккупации. В случае точечной операции по быстрому устранению правящей верхушки, население с самого начала ведет себя апатично и не проявляет никакой реакции на происходящее. Эта особенность хорошо иллюстрируется советской операцией 1979 в Кабуле, когда авторитарный лидер Хафизулла Амин был ликвидирован и заменен просоветским лидером Бабраком Кармалем, переброшенным в Кабул непосредственно после окончания силовой фазы.

Наименее эффективен экспорт западной демократии. Фактически, не известно ни одного случая, когда такой экспорт был бы успешным. Даже после полного военного разгрома тоталитарного режима, разрушения всех репрессивных и пропагандистских структур, политические институты этого режима способны к быстрой регенерации. На примере Камбоджи можно показать, что режим красных кхмеров длительное время сохранял потенциал для своей реставрации. Если бы в Камбоджу была экспортирована западная демократия, то этот потенциал реализовался бы даже через 10 лет, немедленно после вывода иностранного военного контингента. Но в Камбодже имел место экспорт марксистского управления, при котором велась постоянная агентурная работа по выявлению и ликвидации ключевых фигур свергнутого режима. Благодаря этому, провьетнамское правительство сохранило стабильность и после вывода войск. Отсюда следует вывод: экспорт западной демократии не должен производится в страны с тоталитарным режимом. Гуманитарный экспорт революций должен быть ориентирован на ограниченно-демократическое правления, при котором реализованы личные и экономические права, но политические свободы урезаны авторитарным путем.

Фактически, разговор идет о том, что оккупационный режим, установленный силами цивилизованных стран, предпочтительнее, чем режим, который пришел бы к власти в ходе демократического процесса в стране с тоталитарным прошлым. Может быть, это не вполне согласуется с международным правом, но зато практически эффективно. Очевидно, что самым техничным способом является не свержение уже установленного тоталитарного режима, а профилактика его возникновения, т.е. превентивное пресечение тоталитарной пропаганды, пока она еще не получила доступа к политической власти. Вопрос №2, заданный Локсли: Что делать с проводниками тоталитарных идеологий? Если их деятельность следует пресекать силовым путем, то как быть с фундаментальными правами – такими, как свобода слова, собраний и ассоциаций? Ответ имеется в статье 30 Всеобщей декларации прав человека: «Ничто в настоящей Декларации не может быть истолковано, как предоставление какому-либо государству, группе лиц или отдельным лицам права заниматься какой-либо деятельностью или совершать действия, направленные к уничтожению прав и свобод, изложенных в настоящей Декларации».

«Не должно проводиться никакого различия на основе политического, правового или международного статуса страны или территории, к которой человек принадлежит, независимо от того, является ли эта территория независимой, подопечной, несамоуправляющейся или как-либо иначе ограниченной в своем суверенитете» (Статья 2 Всеобщей декларации прав человека). Нетрудно заметить, что при реализации такого принципа, проблема тоталитаризма, проблема преступлений против человечности и проблема международного терроризма были бы решены в течении всего 15 – 20 лет. К примеру, достаточно ликвидировать правящие режимы всего трех ближневосточных стран, и с массовым исламским терроризмом будет покончено, а ликвидация режимов двух латиноамериканских стран полностью обескровит левацкие террористические организации. Можно назвать такой подход неоколониализмом, но не надо забывать, что, к примеру, в Центральной Африке, есть районы, в которых социальная стабильность и минимальный общественный порядок сохраняется лишь силами миротворческого контингента UN. И местное население совсем не жаждет возвращения «родных» правительств, которые склонны к каннибализму и другим, не менее экзотическим традициям. Уверен, население Центрально-Африканской Республики, Руанды и Заира не обиделось бы, если бы их правительства в самом начале своей деятельности были арестованы силами UN и интернированы на одной из военных баз NATO (разумеется, с соблюдением гуманитарных норм содержания заключенных). При всей правомерности и ожидаемой эффективности этого подхода, следует указать и на его крайнюю опасность в смысле возможных злоупотреблений. Ведь речь о том, чтобы международные военно-полицейские силы могли вторгаться в любую страну для пресечения деятельности ассоциаций, которые не совершают пока никаких насильственных действий, а лишь призывают к определенной форме социального устройства. Представьте себе «Агентство интернациональной безопасности» - международную политическую полицию, которая охотится за проповедниками тоталитарных взглядов независимо от страны пребывания, хватает их и бросает в тюрьмы.

В случае если национальное правительство препятствует деятельности такой службы, применяется общепризнанный полицейским принцип: тот, кто укрывает или иным образом защищает преступника, сам совершает преступление, и вынуждает стражей порядка применять силу. Иначе говоря, такое агентство должно обладать полномочиями и средствами для силового свержения режимов, отказывающих ему в сотрудничестве. Я сейчас не буду подробно рассматривать тактику исполнения такого свержения, отмечу лишь, что она возможна в отношении практически любой страны. Одни режимы могут устраняться военным путем, в отношении других могут применяться методы точечной ликвидации объектов и лидеров (эффективность метода показали спецслужбы Израиля в ходе борьбы с вооруженными формированиями исламским фундаменталистов). Главный вопрос в другом: а кто устережет самих-то сторожей? Здесь придется перейти к вопросу №5, заданному Локсли: Несем ли мы личную ответственность за состояние цивилизации?

1. А зачем странам «золотого миллиарда» и «второго эшелона» все это надо? Лишняя ответственность – лишние хлопоты. Не проще ли им плюнуть с Эйфелевой башни на все эти безобразия в третьем мире? Ответ очевиден: цивилизованные страны не могут отделить себя от остального мира «железным занавесом», так что если они не будут экспортировать гуманитарные революции наружу, то неизбежно получат импорт тоталитарных революций внутрь. Признаки этого налицо: в цивилизованной Западной Европе, враждующие между собой исламисты, националисты и радикальные католики льют воду по сути на одну и ту же мельницу. Одни призывают к включению Европы во всемирный халифат, другие – к новой гитлеризации в интересах «белой расы», третьи – к реставрации католической теократии времен крестовых походов. Внутренний люмпен сливается с люмпенами – иммигрантами в едином желании: заменить демократию тем или иным тоталитаризмом.

2. Как можно будет контролировать такую глобальную спецслужбу, как «Агентство интернациональной безопасности», базирующуюся во всех цивилизованных странах, имеющую агентурную сеть по всей планете, обладающую широчайшими полномочиями и распоряжающуюся мобильным военным контингентом быстрого реагирования? Ответ менее очевиден, поскольку лежит уже не в области военной стратегии, а в области общественных настроений и этики. Тем не менее, можно привести некоторую аналогию. Международное экологическое движение уже привило среднему цивилизованному человеку чувство личной ответственности за состояние природной среды. Сейчас состояние природы в развитых странах улучшается именно благодаря тому, что экологические службы работают под неослабевающим (и, порой, весьма агрессивным) общественным контролем. Предполагаю, что такой же контроль со стороны общества должен появиться в сфере международной гуманитарной безопасности. Предпосылки для этого есть, т.к. общее состояние человеческого сообщества не менее важно для будущих поколений, чем состояние окружающей среды. Возможно, настала пора создавать международное социально-экологическое движение, защищающее гуманитарную среду планеты? Может быть, именно на этой базе должна быть построена пост-этика XXI века.