© Илья Дементьев (источник - ГЕФТЕР)

 

Продолжение. Начало см. в № 5

 

Призыв к гуманитариям чаще применять критическое мышление не мог не найти свою аудиторию прозвучали возражения в адрес ее автора. Внимание критиков привлекли три вопроса - название государства периода Веймарской республики, а также аутентичность распространенных цитат из Фоша и Леви-Стросса. В каждом из трех случаев есть предмет для дискуссии, однако, заглянув в первоисточники, мы убедимся в том, что пересматривать первоначальные выводы пока рано.

Сразу предлагаю отказаться от подробного обсуждения аргументов ab auctoritate: тот факт, к примеру, что слова Леви-Стросса привел в 1978 году в журнале «Природа» действительно авторитетный ученый Вячеслав Всеволодович Иванов, не может считаться убедительным доказательством их подлинности. Умберто Эко, встретив цитату из Фомы Аквинского у Маритена, отправился в библиотеку проверить текст по оригиналу. По-моему, это хороший образец для подражания.

Рассмотрим последовательно три вопроса, по которым прозвучали возражения.

 

 

1. «Веймарская республика ни единого дня не называлась “Германской империей”»

 

В качестве более подходящих, чем «империя», вариантов перевода немецкого слова Reich были предложены «рейх», «государство» и «держава». Один из комментаторов пишет: «Веймарская республика ни единого дня не называлась “Германской империей”. “Германским государством” - да, называлась. Так как слово “рейх” не равно империи, это вам поведает любой словарь (Reich - Kaiserreich)» [1].

Любой словарь - слишком громко сказано. Словарь, которым обычно пользуюсь я, предлагает переводить слово Reich как «государство; империя; царство; рейх (б.ч. о фашистской Германии)» и далее: «das Deutsche Reich - Германская империя, Германия (1871–1945 гг.) [2]. Обращу внимание на хронологические рамки применения словосочетания «Германская империя», бесспорно включающие веймарский период.

Слова «держава» и «государство» в данном случае мне не кажутся удачными вариантами. «Держава» - в силу коннотаций в русском языке (достаточно представить себе «Державный банк» или «державное правительство» среди реалий Веймарской республики), а «государство» - слишком общее понятие. Перевод 20-й статьи действующей Конституции ФРГ показывает, где уместно использовать слово «государство» (Staat): «Федеративная республика Германия является демократическим и социальным федеративным государством» (Die Bundesrepublik Deutschland ist ein demokratischer und sozialer Bundesstaat) [3].

Понятию Reich посвящена отдельная статья в знаменитом историческом лексиконе О. Бруннера, В. Конце и Р. Козеллека. Вокруг этого короткого слова при обсуждении проекта Веймарской конституции развернулась большая политическая дискуссия, в ходе которой левые предлагали избавиться от понятия, ассоциировавшегося с империализмом. Однако их оппонентам удалось сохранить его в тексте основного закона, а позднее оно приобрело особый статус в воззрениях правых, прежде всего представителей консервативно-католических кругов, для которых «рейх» стал символизировать борьбу против либерализма и большевизма [4].

Современники неизбежно должны были чувствовать некоторый диссонанс при чтении первой статьи Веймарской конституции: «Германская империя есть республика». Немецкий историк Голо Манн так комментирует введение должности рейхспрезидента: «Название было странным - “рейх” и “президент” совмещались с трудом» [5]. Конечно, выражения, которые по-русски звучат как «президент государства» или «президент державы», никого не удивили бы.

При переводе текста Конституции нам остается выбирать между «империей» и «рейхом».

Против передачи смысла понятия Reich по-русски с помощью слова «рейх» возражать трудно, если вообще признавать эту операцию переводом. Да и половина учеников студента, придумавшего вопрос об официальном названии Германии веймарского периода, нашла именно такой вариант - «Германский рейх».

Разумеется, немецкое Reich, как многие другие исторические термины, будет в разных контекстах переводиться по-разному. Необходим поиск в русском языке аналогов иноязычному понятию с учетом контекста и традиций обоих языков. Немецкое название «первого рейха» Heiliges Römisches Reich Deutscher Nation имело прямую параллель в латыни - Sacrum Imperium Romanum Nationis Germanicae. Таким образом, слова «рейх» и «империя» в третьем языке изначально могут рассматриваться как синонимы.

Мне представляется значимым то обстоятельство, что родившиеся в кайзеровской империи немцы потом продолжали жить в стране, которая, став республикой, сохранила название «империи», пока не была «переустроена» и не превратилась в «третью империю», то есть в «третий рейх». Если по-русски мы склонны именовать творение Бисмарка «Германской империей» (das Deutsche Reich), то я не вижу оснований отказываться от этого перевода при упоминании официального названия Веймарской республики. Это в полной мере отвечает отечественной традиции. Перевод Конституции, опубликованный в СССР еще до Второй мировой войны, прямо озаглавлен: «Конституция Германской империи (Веймарская)», первая часть называется «Устройство и задачи империи», а первая статья гласит: «Германская империя - республика. Государственная власть исходит от народа» [6].

Возможно, такой лексический выбор был отчасти обусловлен задачей разоблачения германского империализма, возродившегося, по мнению советских авторов, в буржуазной демократии веймарского периода. «Разграничение законодательной компетенции между империей (Reich) и землями сделано с явным перевесом центральной власти над властью отдельных государств… По существу, - характеризует государственный строй Веймарской республики А. Ангаров в энциклопедической статье 1929 года, - в Германии строится сейчас под федеративной оболочкой унитарное государство, соответствующее потребностям нового нем<ецкого> империализма» [7].

Уместно ли писать «Германская империя» вместо словосочетания «Германский рейх» сегодня, когда задача разоблачения империализма очевидна далеко не для всех? В российской историографической традиции слова «империя» и «рейх» бытуют как синонимы: переводчица в недавнем издании книги Генриха Августа Винклера употребляет равным образом выражения «имперская Конституция» и «Конституция германского рейха» [8]. В случаях, когда автор пишет о рейхспрезиденте или рейхстаге, переводчики используют именно эти привычные для глаза русскоязычного читателя слова. В других ситуациях мы встретим конструкции «Имперский вестник законов», «вооруженные силы империи» или «Имперский верховный суд» и т.д. Впрочем, наряду с «рейхом» речь идет обо «всех частях империи» [9]. Та же картина - в переводе биографии Гинденбурга, написанной Вальтером Раушером и изданной в 2003 году: «рейхсмарки» соседствуют там на одной странице с «имперскими сборами», а «рейхспрезидент» - с «имперскими министрами» [10]. Восприятие «рейха» и «империи» как синонимов свойственно и для вузовских учебников: Е.Ф. Язьков даже использует для определения органа законодательной власти Веймарской республики одновременно понятия «рейхсрат» и «Имперский совет» [11].

Выбор между двумя способами передачи реалии - транскрипцией и переводом - не так прост. В теории перевода он обусловливается рядом предпосылок - характером текста, значимостью реалии в контексте, характером самой реалии (ее местом в обоих языках), словообразовательными возможностями языков, их литературной и языковой традициями, а также факторами, характеризующими «среднего носителя» переводящего языка по сравнению с языком оригинала [12]. Отечественная историография в случае с немецким Reich нашла компромисс - одновременно используются транскрипция («рейх») и перевод («империя»). В некоторых случаях решающую роль играет контекст, а в иных - требования стилистики.

Похожие колебания между транскрипцией и переводом характерны и для других европейских традиций. Оксфордский словарь немецкого языка предлагает варианты перевода слова Reich, среди которых «империя» - на первом месте (empire; (König-) kingdom; realm), а словосочетания das Deutsche Reich - the German Reich or Empire [13]. Новейшие французско-немецкие словари обычно дают однозначный перевод слова Reich как «империя» (empire; также в некоторых случаях royaume), а das Deutsche Reich - как l’Empire allemand [14].

В современной западной историографии встречаются разные подходы к проблеме передачи немецкого понятия на национальных языках. С одной стороны, многообразие решений связано с дефицитом теоретического понимания феномена империи, с другой - с тем, что в каждом языке сложилась собственная традиция, отличающаяся известной устойчивостью словоупотребления. Разумеется, нет ни единой теории, ни единого определения империи. Для одних авторов (Юрген Остерхаммел) империи - это занимающие большое пространство иерархически организованные полиэтничные и мультиконфессиональные образования [15]; для других (Джейн Бёрбанк и Фредерик Купер) - это большие политические единицы, опирающиеся на экспансию или на память о власти, простиравшейся в пространстве, т.е. такие политии, которые сохраняют различия и иерархию, инкорпорируя новые народы [16]. Нет единства даже среди немецких авторов. Некоторые исследователи строго различают Reich и Imperium. Новейшая коллективная работа так и называется «Империи и рейхи в мировой истории» [17], причем в ней в качестве империй рассматриваются Советский Союз, Соединенные Штаты Америки и Европейский союз (правда, последние два государства - со знаком вопроса), а названия глав “Das Dritte Reich und sein Imperium” или “Das Byzantinische Reich. Ein Imperium par excellence” свидетельствуют о сложном характере взаимоотношений между терминами. Другие немецкие историки отождествляют рейх и империю [18]. С. Питтл констатирует, что понятие Imperium все еще нуждается в дефиниции, в определении ясных критериев, чтобы можно было им оперировать [19]. Ситуация усугубляется также множеством теоретических подходов к империализму, которого так опасались левые критики проекта конституции: в рамках ленинской теории империализма или, к примеру, более поздней теории «неформального империализма» традиционное понимание империи как колониальной державы утратило свою актуальность [20].

Традиция в западной историографии за пределами ФРГ также лишена единообразия. Многие английские и французские авторы попросту воспроизводят название «рейх» при обращении к реалиям Веймарской республики. Есть и другие варианты. Роже Дюфрес пишет о событиях 1918 года в главе «Германская империя», входящей в коллективную монографию «Западные империи от Рима до Берлина»: «Империя исчезла, но не идея империи»; вся невнятность определения понятия «рейх» в Конституции приводила к тому, что «творение Бисмарка, таким образом, не было разрушено» [21].

Итак, в условиях многообразия теорий империи и империализма в зарубежной историографии не сложилось единого понимания того, как соотносятся понятия «империя» и «рейх», однако в работах западных историков встречается и аналогичное российскому восприятие этих терминов как синонимов.

Есть еще одно обстоятельство, которое нужно принимать в расчет: в культурной памяти наших соотечественников понятие «рейх» прочно ассоциируется с «третьим рейхом». Даже процитированный немецко-русский словарь дает ремарку к слову «рейх»: «Большей частью о фашистской Германии» [22].

Все эти соображения побуждают меня считать для определения германского государства в веймарский период термин «Германская империя» вполне приемлемым.

 

2. «Как можно найти примерно за минуту в Гугле, цитата эта имеется в мемуарах Деникина»

 

Второй повод для критики дало высказанное сомнение в аутентичности цитаты из маршала Фоша по поводу роли Гумбинненского сражения в истории Франции. Один из комментаторов быстро нашел эту цитату (в усеченном, правда, виде) в мемуарах А.И. Деникина: «Маршал Фош имел благородство сказать впоследствии: “Если Франция не была стерта с лица Европы, то этим прежде всего мы обязаны России”» [23].

Трудно судить, является ли эта публикация первым воспроизведением слов Фоша, хотя в других случаях фигурировали ссылки на письмо маршала русским корреспондентам, которое должно было быть написано раньше, чем воспоминания Деникина, датируемые второй половиной 1940-х годов [24]. Однако мемуарная запись Деникина - недостаточный аргумент в пользу аутентичности известной цитаты. Приводившийся ранее пример произвольной работы с текстами Черчилля, осуществленной бароном А.П. Будбергом, не позволяет считать свидетельство Деникина надежным априори. Речь не идет о подтасовке фактов русским эмигрантом - история мемуарного жанра, к сожалению, знает немало примеров добросовестного заблуждения или причуд памяти.

Я старался проявить достаточную осторожность, написав о том, что шансы на подтверждение аутентичности цитат Фоша и Леви-Стросса сохраняются. Однако успехи, достигнутые в ходе коллективной демонстрации критического мышления, пока скромны. Фраза Фоша в том виде, в котором она тиражируется (нет нужды снабжать ссылками тех, кто так профессионально пользуется Гуглом), так и не найдена в текстах самого Фоша. Вместо этого ссылка на Деникина подкрепляется суждениями наподобие такого: «За абсолютную точность деникинского цитирования ручаться сложно, но суть написанного Фошем предисловия к книге Головина о прусской кампании… передана точно».

Увы, здесь я констатирую подмену предмета полемики. Речь шла о том, произносил ли Фош конкретные слова. Дав себе труд заглянуть в первоисточник, мы обнаружим, что в указанном предисловии маршал высказывается более чем сдержанно. Он утверждает, что вторжение русской армии в Восточную Пруссию «облегчило задачу французской и британской армий в битве при Марне» [25]. Характеризуя решение германского командования перебросить часть сил в Восточную Пруссию, Фош столь же бесстрастно констатирует: «Эти войска не присутствовали в битве при Марне и тем самым заметно ослабили силы, выставленные против союзников» [26].

Итак, Россия облегчила задачу и заметно ослабила силы противника. Тут и намек отсутствует на спасение Франции, так что нет решительно никаких оснований считать, будто Деникин «точно передал» суть написанного Фошем. Поиски первоисточника исполненных пафоса слов придется продолжить.

Однако даже в том случае, если источник удастся найти, возражения против того, чтобы и далее активно воспроизводить эту злополучную фразу о спасении Франции, сохранятся. Маршал Фош оставил мемуары с подробным описанием хода боевых действий, участником которых он был. Битве на Марне посвящена вторая глава первого тома воспоминаний. Увы, и там нет речи о спасительной роли России. Мемуарист, обсуждая факторы, обусловившие французскую победу, говорит о роли генерала Жоффра, о дисциплинированности и духе товарищества во французской армии, о том, что войска сражались до полного истощения, даже о «душе нации» [27]. Почему-то маршал в окончательной редакции мемуаров утратил то благородство, которое так высоко оценил впоследствии А.И. Деникин.

Итак, Россия в августовские дни 1914 года ослабила силы противника и облегчила задачи для французской армии - вот оценка, которая, по всей видимости, действительно отражает мнение маршала Фоша о том, что произошло в Восточной Пруссии в самом начале войны.

 

Примечания