Интернет-издательство «Контрольный листок»
Пятница, 29.03.2024, 09:13
Меню сайта
Наш опрос
Оцените мой сайт
Всего ответов: 1163
Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0
Форма входа

Контрольный листок, 2015, № 1
 
Страницы истории
 
Университет в ранний период современной Европы: традиции и новации
 
© Олаф Петерсон (Дания). Родился в 1920 г. Заслуженный профессор истории науки Университета Орхуса (в отставке), по приглашению читает лекции в St Edmund House, Кемб­ридж. Является вице-президентом Международного союза истории и философии науки, а также Президентом Истори­ческой комиссии Международного астрономического союза.
 
Развитие первых европейских универси­тетов, появившихся в XII, XIII вв. в виде корпораций магистров и студентов, организа­ционно было направлено на удовлетворение потребностей общества. Фактически каждый из тогдашних четырех традиционных факуль­тетов (свободных искусств, права, медицины и теологии) представлял собой школу, которая ориентировалась на ту или иную сферу жизни, испытывающую потребность в унифицирован­ном знании.
На первый взгляд, из такого довольно упро­щенного представления естественно напраши­вается вывод, что потребность в знаниях по­добного рода была весьма ограниченной. Но... только на первый взгляд. На самом деле посто­янно усложнявшаяся жизнь предъявляла все новые требования, которые нужно было удов­летворять, и поиск новых решений шел как внутри, так и вне уже сложившейся системы образования. Немало фактов свидетельствуют и в пользу такого утверждения: даже на началь­ных этапах существования университеты не могли справиться со всеми теми задачами, которые возникали перед ними. Иногда, де­монстрируя интерес к новым областям знания, представлявшим общественный интерес, они предпринимали самостоятельные шаги, спо­собные обеспечить прогресс в науке или схола­стике. Однако нередки и примеры того, как университеты игнорировали даже весьма акту­альные проблемы. В результате университетс­кое преподавание становилось все более арха­ичным, да и само социальное влияние универ­ситетов, по сравнению с неуниверситетскими школами и прочими учебными заведениями, к середине XVII в. уже ставшими частью системы образования и лучше реагировавшими на новые вызовы, приобретало все более скромный характер. В ходе дальнейшего изложения мы ограничимся только некоторыми примерами, демонстрирующими, вместе с тем, каким обра­зом некоторым факультетам удавалось преодо­левать недостатки, присущие университетско­му образованию в целом, как протекал сам процесс реформирования в рассматриваемый период, а также то, с какими альтернативными учебными заведениями университетам прихо­дилось конкурировать в начальный период новой европейской истории.
 
Факультет медицины
 
Медицинский факультет с момента сво­его возникновения занимал в универ­ситете особое положение, поскольку именно здесь разрыв между теорией и практикой изна­чально являлся серьезным препятствием на пути получения полноценного образования. Но именно здесь, на медицинских факультетах (и это другая их отличительная особенность), впервые возникло понимание не только того, что нужно реформировать свою практику, но и того, как это следует делать. Развитие будущей медицинской науки происходило внутри гра­ниц университетов, выступавших центрами и высшего образования, и исследований.
Уже первые крупные медицинские школы средневековья (наиболее яркий пример - Солерно) придавали большее значение не хирур­гии, а медицине. Эту традицию подхватили и первые университетские факультеты. Более того, здесь, вследствие двух причин, она даже усили­лась.
Во-первых, хирургия, предполагавшая зна­чительные мануальные умения, традиционно рассматривалась как область технического и практически значимого ремесла. И подобно другим его видам, ею занимались специализи­ровавшиеся в данной области хирурги, ци­рюльники и даже менее квалифицированные люди. Постепенно объединившись в корпора­ции (или гильдии), они сами стали осуществ­лять подготовку учеников, стараясь не допус­кать к своему делу посторонних. В свою оче­редь в основе средневекового лечения лежали вполне «лекарственные» средства - медика­менты, диета, гигиена... Этот подход и опреде­лял содержание курса университетской меди­цины, изучение которой строилось чисто тео­ретически, по греческим и арабским учебни­кам. Образование подобного рода отвечало основным идеям университетской подготовки как получения знания теоретического (хотя медицинская программа, как правило, и предусматривала некоторую клиническую практику под наблюдением практикующего врача).
Не стоит забывать и еще одно обстоятельство: на пути интеграции медицины и хирургии стояли препоны религиозного порядка. В 1215г. Четвер­тый латеранский собор запретил всем клирикам высокого ранга участие в любом действии, связан­ном с пролитием крови. Конечно, такое решение было направлено прежде всего против примене­ния пыток в ходе судебных расследований, а значит, мотив запрета ничего общего с медициной не имел. И все же положение носило общий характер. В результате университеты не смогли ввести курсы хирургии в программы подготовки медиков; хирургию можно было изучать только вне университетских стен, причем только миря­нам или младшим клирикам. Тем самым факти­чески декрет Собора объективно содействовал превращению медицины в мирскую профессию.
Не будем забывать также и то, что сам по себе медицинский факультет едва ли можно рассмат­ривать как самодостаточный: врачебное дело пред­полагало применение лекарств, подготовка кото­рых находилась в руках гильдий аптекарей и зна­токов трав. Эта особая профессиональная группа существовала до тех пор, пока теоретическое зна­ние относительно matena medico не стали препо­давать профессора медицины, что и привело к возникновению в рамках медицинского факуль­тета фармацевтики.
Таким образом, разделение медицины, фарма­ции и хирургии - характерная особенность меди­цинской жизни Средних веков. Но тут может возникнуть вопрос, а насколько строго соблюда­лись действовавшие предписания? В то время как университеты вели подготовку только врачей-прак­тиков, обучение хирургов с самого начала проис­ходило вне границ медицинских факультетов. Подобная дихотомия порождала немало трудно­стей: зачастую врач и хирург оказывались лицом к лицу у постели одного и того же пациента, а провести линию демаркации, разделяющую их права, было не так-то просто. Одна и та же рана могла быть очищена хирургом или же обработана с помощью мази врача. И, спрашивается, почему хирург должен был отказываться от использова­ния своего метода лечения? С другой стороны, практикующий врач мог посчитать совершенно ненужным приглашение хирурга, если требова­лось, скажем, вскрыть небольшой фурункул, ко­торый нельзя было устранить с помощью пласты­ря. Две профессии явно дополняли друг друга, и со временем необходимость их объединения стано­вилась все более очевидной. Однако решение этой проблемы оказалось делом сложным. Во-первых, обе корпорации ревниво боролись за право зани­маться собственным делом без вмешательства по­сторонних, а во-вторых, приданию академическо­го статуса хирургии препятствовала нерешенность вопроса, связанного с возможностью анатомиро­вания.
Разумеется, для всех было очевидно, что само по себе ремесло хирурга предполагает хорошее знание анатомии человеческого тела. Однако древ­нее римское право запрещало уродовать тела умер­ших, а значит, и анатомирование (даже в научных целях) было делом запретным: и в эпоху Антично­сти, и в Средние века оно рассматривалось как занятие мерзкое, пакостное. Традиционные руко­водства по анатомии, в частности, Галена и дру­гих, часто основывались на реальных или предпо­лагаемых аналогиях между анатомией человека и свиньи, а неизбежные при этом ошибки обнару­живались очень медленно, по мере достижения нового понимания, приобретаемого хирургами во время операций или вскрытий. Только около 1300 г. возникает новое отношение к анатомиро­ванию, а традиционные предубеждения игнориру­ются. Перемены начались в Болонье (Италия), где в 1308 г. была учреждена первая кафедра хирур­гии.
Во Франции изменения происходили медлен­нее. В Монпелье анатомирование не практи­ковалось вплоть до 1366 г., а в Париже - до 1404. Здесь первый шаг к интеграции двух дисциплин, по всей вероятности, был предпринят хирургами, которым в 1436 г. медицинский факультет разре­шил посещать лекции по медицине, правда, без права получения медицинских степеней. Такое ограничение лишало слушателей возможности выступать в роли практикующих врачей-медиков. В 1494 г. положение хирургов стало еще хуже: факультет открыл двери их заклятым врагам - цирюльникам. Более или менее приемлемое ре­шение удалось найти только в 1506 г., а оконча­тельно зафиксировать - в 1515 г., когда хирурги Saint-Come объявили себя студентами медицинс­кого факультета и принесли установленную зако­ном присягу декану. Этот момент и считается началом объединения хирургического и медицин­ского университетского образования: возникла система, которая постепенно получила повсемес­тное распространение. В Англии лондонские ци­рюльники, гражданские и военные хирурги были объединены парламентским актом 1540 г. в еди­ную корпорацию; здесь действовал также Коро­левский колледж врачей, основанный в 1540 г. Т.Линакром (Thomas Linacre), который был наде­лен королевской привилегией, позволявшей ему востребовать тела уголовников для анатомирования (1565) при чтении лекций по анатомии. Чи­тать же такие лекции врачам стали в 1569- 1570 гг.
Интеграция основных ветвей медицинского об­разования оказалась крайне полезной, поскольку позволяла приступить к подготовке врача нового типа, способного справляться с более широким, чем его средневековый предшественник, диапазо­ном заболеваний. Вместе с тем именно объедине­ние медицины и хирургии стало одним из важных факторов, обеспечивших университетским факуль­тетам возможность не только выживания в период общего спада, но и превращения в центры науч­ных исследований нового типа. Последнее обсто­ятельство было обусловлено прежде всего тем, что анатомия получила статус научной и академичес­кой дисциплины, достойной внимания универси­тетов. Иллюстрацией сказанного может служить внушительной список известных анатомов, уси­лиями которых на протяжении XVI в. Университет Падуи оставался общеевропейским центром ме­дицины. Именно в анатомическом театре Падуи, где анатомия получила статус учебной и научной дисциплины, в 1609 г. была создана соответству­ющая академическая кафедра, и анатомия обрела свой современная облик. В течение последующих двух столетий анатомические театры стремитель­но распространились по всей Европе. Медицинс­кие факультеты, таким образом, усвоили весьма важный урок: академическое выживание зависит от того, станет ли новый предмет не только пред­метом исследования, но и обучения. Однако дру­гие факультеты осваивали подобные новшества крайне неохотно. Вместе с тем сами по себе анатомические театры - дело достаточно дорого­стоящее - продемонстрировали потребность уни­верситетов в значительных капиталовложениях как условии сохранения за ними статуса центров высшего образования.
 
Факультет права
 
Поскольку предметом факультетов права всегда были вопросы очевидного обще­ственного звучания, они оказывались более тесно связанными с различными ветвями власти, чем остальные три факультета. И короли, и принцы, и епископы подбирали членов своих советов, судей и государственных служащих из числа дипломи­рованных специалистов, в которых они крайне нуждались для решения текущих вопросов управ­ления. Нередкими были и такие случаи, когда факультет как целое выступал в роли консультанта по трудным или спорным политическим, нацио­нальным или международным вопросам. В силу этого факультеты права не только были повсюду, но и, зачастую, являлись самыми крупными среди высших факультетов по числу преподавателей и студентов. В то время как в ранних университетах факультеты теологии, например, были явлением довольно редким, и далеко не каждый из них имел факультет медицины.
Влияние этих факультетов на жизнь средневе­кового общества в значительной степени опреде­лялось и тем, что в качестве предмета обучения выступали две системы права (каноническое и римское), причем каждая из них имела свое отде­ление или школу. Здесь стоит вместе с тем отме­тить одну особенность римского права, которое в качестве академической дисциплины не обеспе­чивало подготовку к решению задач, обусловлен­ных потребностями большинства европейских стран: оно гарантировало лишь формальную осве­домленность студентов в юридических вопросах. Такая подготовка оказывалась полезной при ре­шении в разных странах задачи приведения права в систему или в практике применения местного (неримского) законодательства (или феодального права, которое было более распространено).
В 1679 г. Кольбер, преобразуя факультет права в Париже, наравне с изучением римского права (что было запрещено с 1219 г.) создал новую кафедру - права французского.
Отрицательным отношением к римскому праву особенно отличалась Англия, где общее право имело сильную традицию и подкреплялось огром­ной компиляцией (на латыни) Законов и Тради­ций Англии, выполненной Генри Брэктоном (Henry Bracton) в середине XIII в. и основанной на общей практике и процедурах, нашедших отражение в решениях различных судов. И тем не менее, не­смотря на все сказанное, университеты, похоже, никогда даже не рассматривали возможность пре­вращения законов своей страны в предмет, кото­рый хотя бы в какой-то части мог стать предметом обучения.
Сам по себе этот факт привел к новому вариан­ту университетского образования, возникшему в стороне от Оксфорда и Кембриджа, - так называ­емым четырем юридическим корпорациям в Лон­доне (Inns of Court). Возникновение этих уникаль­ных учебных заведений восходит приблизительно к 1400 г., т.е. к тому периоду, когда в Королевском суде, Суде лорда-канцлера и других центральных Высших судах рассматривалось самое большое число дел, и провинциальные адвокаты были вы­нуждены подолгу во время процесса проживать в Лондоне. Останавливаясь в гостиницах с соб­ственным поваром и служащими, они волей-не­волей встречались друг с другом в компаниях или клубах (отсюда и название «Inn»). В перерывах между судебными слушаниями они нередко бра­лись за подготовку учеников, положив тем самым начало системе, которая была полностью разрабо­тана ко времени, когда Джон Фортескью (John Fortescue) написал свои «De laudibus legum Angluie» (1470). Во времена Тюдоров Inns of Court достигли такого расцвета, что начали котироваться наравне с университетами. Их роль возросла еще больше после Реформации, лишившей Оксфорд и Кемб­ридж школ канонического права: здесь, как и в других протестантских странах, эти школы были закрыты. Так, в своем «Описании Англии», дати­рованном 1577 г., Вильям Харрисон отмечал: «В наши дни в Англии есть три превосходных универ­ситета: в Оксфорде, Кембридже и Лондоне». Эти слова подтверждает и число студентов. Около 1560 г. в Грейс Инн не было студентов, в Иннер Темпл учились приблизительно 190 чел, в Миддл Темпл - примерно столько же, а в Линкольне Инн - около 160. К этому числу нужно добавить еще студентов доброго десятка гораздо меньших судебных школ.
Развитие в Англии подобных учебных заведе­ний - возможно, первый и один из наиболее интересных примеров, свидетельствующих о кру­шении монополии университетских факультетов права (разумеется, когда для этого возникали благоприятные условия, а давление со стороны общества оказывалось достаточно сильным). Без этого поддержать традиционную систему англий­ского права в условиях, когда университеты на­стойчиво обучали праву римскому, было бы делом едва ли возможным.
Тот факт, что норманны ввели в Англии в качестве языка права и судебной практики фран­цузский, означал одно: никто не мог заниматься английским правом без знания французского язы­ка. Однако ни один средневековый университет не учил современному родному языку, а значит, и не шел навстречу очевидной потребности. Вместе с тем со временем потребность эта осознавалась все отчетливее, о чем можно судить по такому факту: более чем 1300 преподавателей Оксфорда обучали «искусству письма и составлению доку­ментов на французском языке», работая на дого­ворных условиях с университетом. Когда же в 1362 г, английский язык стал официальным языком судов, вышеупомянутая мотивация к такому до­полнительному обучению отпала.
 
Факультет искусств: влияние гуманизма
 
Аналогичным образом пренебрегали изучением современных языков и на факульте­тах искусств. Латынь доминировала здесь как универсальный язык ученых. Ей, единственной, уделяли внимание филология и литература. Рим­ские авторы и поэты имели признанный статус; их произведения интенсивно использовались при изу­чении риторики в тривиуме. Однако, и это стоит отметить, в университетах риторика была несколько «затенена» грамматикой и диалектикой.
Гуманизм способствовал возрождению рито­рики после того, как ею в течение предшествую­щих столетий в известной степени пренебрегали. Сам по себе этот процесс оказался вполне есте­ственным: ведь именно риторика была непосред­ственно связана с литературными текстами, кото­рые находились в центре интересов гуманистов.
Однако движение гуманизма, знаменовавшее собой нечто большее, чем просто возрождение филологического порядка, шло рука об руку с новой философией человека, первые следы кото­рой можно найти в концепции Петрарки о «доб­родетельной жизни» как цели образования. Ана­логичного рода тенденции встречаются и у исто­риков, анализирующих исторический процесс скорее в категориях политических причин, чем финализирующих теологических перспектив. Се­куляризация истории окончательно воплощается в «Истории Флоренции» Н. Маккиавелли (1525). Вместе с тем это философское движение вызывает в университетах лишь небольшой резонанс; адепты нового движения предпочитают собираться в частных кружках, наиболее известный из которых - Флорентийская или Платоническая академия ученых - связан со двором Лоренцо де Медичи и его центральной фигурой - Марсилио Фичин (ум. 1499). Это сообщество ученых было уникальным, а его влияние, за счет появления печатных работ, весьма заметным (печатная книга стал одним из главных факторов распространения как старых, так и новых принципов обучения). Искусство печатной книги охватывало все новые и новые регионы со скоростью пожара. В итоге период incunabula фактически во всех европейских странах действовали одна или несколько типографий. Многие тысячи наименований опубликованных в этот ранний период книгопечатания работ продемонстрировали наличие огромного разнообразного книжного рынка буквально во всех областях знания. Наибольшим спросом пользовались литургические работы. Существу 1200 изданий из Миссали (Missal), 400 - из Бревира (Breviary), около 100 изданий Библий латыни и 30 - на родных языках. Кроме того, се увидели 3000 книг (включая 1000 названий б различных авторов) по математике, естественным наукам, астрологии, технологии, медицине. В большом количестве издавались труды классических авторов, учебники по началам грамматики и арифметики для школьников.
Какое-то время большие книжные собрания XV в. посматривали на новые книги искоса: эстетически они проигрывали тщательно выполнен­ным рукописям. Большинство же ученых с энту­зиазмом приветствовали новое изобретение, рас­сматривая его как путь к изданию дешевых учеб­ников. Первая книга, напечатанная во Франции, вышла из стен типографии Сорбонны в 1470 г. Здесь стоит обратить внимание еще на один ас­пект, связанный с появлением печатной книги только эстетическими недостатками дело не огра­ничивалось. Уже около 1464 г. астроном Иоганнес Реджимонтанус (Johannes Regiomontanus, ум. в 1476) обращает внимание на то, что новое изобре­тение не только делает более доступной дорогу к истине, но и содействует приумножению и тира­жированию ошибок: из-за небрежности печатни­ков, которые могут выпустить книгу «на скорую руку» или же из-за того, что поступающие к ним рукописи, тоже «кишат» ошибками. Следствием признания этого факта становится то, что сразу же за появлением искусства печати возникает другое - искусство текстуальной критики. Необходи­мость создания добротных текстов способствует развитию на рубеже столетий сотрудничества между профессиональными филологами и крупными из­дательствами. Так, в Париже Генри Эстьену (Henri Estienne) помогает Летевр д' Этаплес (Letevre d'Etaples), выдающийся специалист в области гре­ческой культуры. В Базеле Фробениус (Frobenius) сотрудничает с Эразмом Роттердамским, а в Вене­ции Алдус Манутиус (Aldus Manutius) специали­зируется на публикации греческих книг, тексты которых подготавливает целый коллектив ученых, которым он платит зарплату. Таким образом, изоб­ретение печати имело своим следствием и станов­ление новой гуманитарной дисциплины - класси­ческой филологии. В целом же роль печатной книги была куда значительнее перечисленного. В частности, имен­но книгопечатание позволило снизить темпы на­раставшей неграмотности людей, находившихся вне академической среды, за счет издания книг на родном языке. Из первых 500 печатных работ, появившихся, например, в Болонье, не менее 104 вышли на итальянском. Еще более значительной была доля книг, изданных в Лондоне Вильямом Кекстоном: из общего числа напечатанных им произведений (примерно 90 названий) 74 были изданы на английском языке. Сам по себе такой ход событий вынудил печатников сделать выбор того диалекта, которым они могли бы пользовать­ся. Так, Кекстон отдал предпочтение лондонско­му и прилегающих к нему округов. И в скором времени его выбор обрел статус национального языка, точно так же, как современный итальянс­кий произошел из тосканского диалекта, приня­того за норму большинством печатников Италии. Таким образом печать способствовала не только развитию чувства национальной идентичности у больших наций, но и сохранению его у малых лингвистических групп. Голландцы, например, многим обязаны первой Библии, напечатанной на их родном языке (1477). В более широкой перспективе печатная книга послужила благоприятной средой для больших интеллектуальных или просто популярных движе­ний в Европе XVI в. Если в Италии гуманизм уже преуспевал в период манускриптов, то к северу от Альп он прокладывал себе дорогу уже печатным словом. Идеи же Реформации, распространявши­еся в начальный период старым способом - путе­шествующими учеными, которые посещали Вит-тенберг, в скором времени начали настоящее сражение с помощью книг, брошюр и листовок на родных языках. Эти идеи никогда бы не «дошли» до широких слоев населения, если бы не было популярных дешевых публикаций, доступных каж­дому, например, в виде катехизиса Лютера. Пос­ледний (катехизис, разумеется) на протяжении столетий можно было найти в каждом портфеле любого школьника во всех северных странах Европы.
Таким образом, искусство печати сыграло роль мощного стимула для изменения всех аспектов жизни, ни одна область которой не избежала его влияния. Прежде всего изменились отношения в мире ученых, которые всегда стремились, совме­стно со своими коллегами и студентами, исполь­зовать новые идеи. Появление же печатной лите­ратуры и обращение к родному языку сделали возможным и естественным совместное исполь­зование этих идей постоянно увеличивающимся количеством людей, принадлежавших к самым разным стратам общества, но имевшим доступ к книге. Да и нараставшую интенсивность дискус­сий по общим вопросам, наблюдавшуюся в тече­ние последующих столетий, можно понять только с учетом этого процесса.
Два фактора определили рост влияния гума­низма на жизнь университетов. Первый касается его проникновения на доуниверситетский уро­вень обучения - через школы, призванные дать детям состоятельных граждан городов более об­щее, по сравнению с традиционными граммати­ческими школами, образование. Хорошим приме­ром сказанного может, в частности, послужить «академия», созданная в Мантуе (Mantua) Витто-рино Рамболдини да Фелтре (Vittorino Ramboldini da Feltre, ум. в 1499), который в 1425 г. покинул Университет Падуи, чтобы начать обучение в школе (или «академии») детей герцога Франческо ди Гонзага (Francesco di Gonzaga) вместе с други­ми мальчиками и девочками из города. Программа «академии» во многом была связана с возрожде­нием древней греческой идеи paideia, т.е. сориен­тирована на подготовку молодых людей к «добро­детельной жизни», что являлось привлекательной альтернативой теоретического образования, пред­лагавшегося университетами. Обучение основы­валось на классических литературных произведе­ниях, которые анализировались, заучивались на память. При этом много внимания уделялось язы­ку и стилю произведения; практиковалось также создание собственных текстов в прозе и стихах. Во время отдыха учащиеся выполняли физические упражнения, занимаясь гимнастикой, фехтовани­ем, конной ездой. Появление таких школ, конеч­но, было сопряжено с известным риском: гумани­стическое движение могло обойти университеты стороной!
Нараставший интерес к изучению Библии по­влек за собой и рост популярности таких языков, как еврейский и греческий. Уже Балла публикует серию комментариев к Новому Завету (основан­ных как на латинской «Вульгате», так и трех греческих манускриптах), представлявших собой «новое изучение», релевантное теологии; в 1498 г. кардинал Ксименс (Ximenes) предпринимает бес­прецедентный шаг: основывает (или, возможно, переосновывает) Университет Алкалы (Мадрид) в целях радикального преобразования изучения те­ологии. Таким образом возникает не менее двух факультетов искусств, организованных в духе идей гуманизма; изучение римского права отменяется, а канонического передается факультету теологии, перед профессорами которого ставится задача подготовки многоязычной Библии (репродуцируя текст «Вульгаты» наряду с версиями на языках оригиналов: еврейском, греческом и древнеси-рийском). Эта огромная работа в шести томах была закончена в 1517 г.; пятый том, выпущенный в 1514 г., включал первую печатную версию гре­ческого Нового Завета, тем самым предвосхитив издание, сделанное Эразмом Роттердамским лишь два года спустя.
Незаметно и в других странах в университеты проникает новый подход к обучению. Обычно его поддерживают ученые, посетившие Италию. В Германии голландский ученый Агрикола (Agricola, ум. в 1485) стал первым профессором греческого в Гейдельберге. Изучение еврейского на «твердые ноги» поставил Йоганес Рейхлин (Johannes Reuchlin, ум. в 1522), чья пестрая карьера, вклю­чавшая периоды работы в Базеле, Ингольштадте и Тюбингене, спровоцировала первую ожесточен­ную схватку между сторонниками нового подхода к обучению и приверженцами традиционной сис­темы - доминиканцами Университета Кельна.
В Париже начало преподаванию греческого положил византийский схолар Джон Ласкарис (John Lascaris, 1445-1535), который привез из Константинополя ко двору Лоренцо де Медичи две сотни греческих рукописей, а позже организо­вал печатание греческих книг для римского папы Льва X. Около 1509 г. Джон Колет (John Colet, 1466/7-1519) организует в Лондоне школу для мальчиков, где впервые также начинают изучать греческий язык. Колет и его друг Томас Мор во многом способствовали приезду в Англию Эраз­ма, в результате чего их коллективные усилия подкрепили изучение греческого в обоих универ­ситетах, впрочем, не без сопротивления со сторо­ны оксфордских «троянцев» (1518). Более гладко введение новых языков прошло в Лувене, где, приблизительно в 1517 г., был основан колледж для изучения греческого, латинского и еврейского языков, сделавший местный университет на ряд лет основным центром гуманистических исследо­ваний в Западной Европе.
Вместе с тем, хотя тенденции гуманизма и влияли на университетское обучение благодаря их собственному потенциалу, весьма сомнительно, что в XVI в. они сумели бы одержать столь стреми­тельную победу без помощи политических сил, включившихся в борьбу за модернизацию про­грамм обучения. Во Франции это произошло в 1530 г., когда известный греческий ученый Дж. Буде (Guillaume Bude, 1467-1540) убедил короля Франциска I основать новую корпорацию коро­левских лекторов (lecteurs royaux) греческого, ла­тинского и еврейского языков, которые бы назна­чались непосредственно им и были бы независи­мы от Парижского университета. Позже, когда к этим языкам были добавлены и другие дисципли­ны, Королевский колледж стал одним из ведущих центров современных исследований во Франции. В качестве Французского колледжа (College de France) ему удалось уцелеть и во время Француз­ской Революции. При этом он никогда не высту­пал в роли альтернативы университету, так как никогда не экзаменовал и не присуждал ученые степени.
Новый подход к обучению поддержали и поли­тические власти Англии, хотя несколько иным способом. Уже в 1502-1503 гг. леди Маргарет Буфорт (Margaret Beaufort, мать короля Генриха VII) сделала совместно со своим духовником Джо­ном Фишером вклад для организации двух новых ставок лекторов в области теологии в Оксфорде и Кембридже. Духовник, прежде чем стать канцле­ром университета в 1504 г., являлся первым куратором этих ставок в Кембридже. Поддерживая библейский гуманизм, именно он помог Эразму получить ставку леди Маргарет в Кембридже в 1511 г., чем санкционировал по сути появление в университете первой кафедры греческого языка. Следующий шаг был предпринят королем Генри­хом VIII, вменившим в 1535 г. своим предписани­ем в обязанность каждого колледжа ежедневное чтение общих лекций как по греческому, так и латинскому языкам. Впоследствии, в 1540 г., пос­ледовало создание в Кембридже пяти королевских кафедр в областях теологии, гражданского права, медицины, греческого и еврейского языков. В 1546 г. такие же пять кафедр были созданы и в Оксфорде. Будучи щедро обеспечены постоян­ным доходом (получаемым из состояния распу­щенных монастырей), новые гуманистические дисциплины приобрели особую привлекательность. Время истории наступило только в следующем столетии, когда в 1621 г. Вильям Кэмден (William Camden) основал в Оксфорде кафедру по этой дисциплине; в 1628 г. аналогичная кафедра была создана и в Кембридже.
В Германии замысел реорганизации лютеранс­ких университетов принадлежал Филипу Меланхтону, который, будучи учеником Рейхлина, оказал глубокое влияние на движение гуманизма, а в 1518г. стал первым профессором греческого язы­ка в Виттенберге. В своей иннагурационной лек­ции он представил полную программу универси­тетской реформы, основу которой образовывали принципы гуманизма; придерживаясь формаль­ной системы либеральных искусств как общей формы, Меланхтон подчеркнул абсолютную не­обходимость знания греческого языка как для теологии, так и философии; существенно, что последняя дисциплина, кроме моральной и есте­ственной философии, также включала историю. В Виттенберге история преподавалась самим Меланхтоном (впоследствии ему ассистировал Кас­пар Фьючер (Caspar Feucer). Приступив к созда­нию нового Университета в Марбурге (1519), Меланхтон предусмотрел организацию не менее десяти кафедр в области искусств: риторики (две), греческого и еврейского языков, диалектики, грам­матики, поэтики, истории, физики и математики (включая астрономию). Аналогичные программы получали все большее распространение, подтвер­ждая тем самым факт того, что идеи гуманизма обретали все более прочную почву. Таким образом университет в продолжительной борьбе с движе­нием гуманистов все же одержал победу.
В некоторых странах, в частности католичес­ких, подобных южной Германии, Франции, Испа­нии и Италии, эти перемены содействовали появ­лению специального учебного заведения - кол­леджа. Как известно, колледжи возникли в сред­невековых университетах XIII, XIV вв. как рели­гиозные центры для проживания бедных студен­тов. К концу средневековья и в XVI в. эта система получила развитие в направлении, определенном Парижским колледжем Наварры (основан в 1304 г.) и школой Братьев общинной жизни в Нидер­ландах. Более значительные колледжи нанимали персонал из магистров-регентов, в итоге чего посещение университетских лекций теряло всякое значение: традиционные факультеты все заметнее демонстрировали тенденцию к превращению в институты присуждения ученых степеней. Фа­культеты искусств и, в меньшей степени, теологии больше всего страдали от такой конкуренции с колледжами.
(продолжение следует)
 
Поиск
Календарь
«  Март 2024  »
ПнВтСрЧтПтСбВс
    123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031
Архив записей
Друзья сайта
  • Официальный блог
  • Сообщество uCoz
  • FAQ по системе
  • Инструкции для uCoz
  • Издательство «Контрольный листок» © 2024 Бесплатный хостинг uCoz