Контрольный листок, 2015, № 1
Страницы истории
Университет в ранний период современной Европы: традиции и новации
© Олаф Петерсон (Дания). Родился в 1920 г. Заслуженный профессор истории науки Университета Орхуса (в отставке), по приглашению читает лекции в St Edmund House, Кембридж. Является вице-президентом Международного союза истории и философии науки, а также Президентом Исторической комиссии Международного астрономического союза.
Развитие первых европейских университетов, появившихся в XII, XIII вв. в виде корпораций магистров и студентов, организационно было направлено на удовлетворение потребностей общества. Фактически каждый из тогдашних четырех традиционных факультетов (свободных искусств, права, медицины и теологии) представлял собой школу, которая ориентировалась на ту или иную сферу жизни, испытывающую потребность в унифицированном знании.
На первый взгляд, из такого довольно упрощенного представления естественно напрашивается вывод, что потребность в знаниях подобного рода была весьма ограниченной. Но... только на первый взгляд. На самом деле постоянно усложнявшаяся жизнь предъявляла все новые требования, которые нужно было удовлетворять, и поиск новых решений шел как внутри, так и вне уже сложившейся системы образования. Немало фактов свидетельствуют и в пользу такого утверждения: даже на начальных этапах существования университеты не могли справиться со всеми теми задачами, которые возникали перед ними. Иногда, демонстрируя интерес к новым областям знания, представлявшим общественный интерес, они предпринимали самостоятельные шаги, способные обеспечить прогресс в науке или схоластике. Однако нередки и примеры того, как университеты игнорировали даже весьма актуальные проблемы. В результате университетское преподавание становилось все более архаичным, да и само социальное влияние университетов, по сравнению с неуниверситетскими школами и прочими учебными заведениями, к середине XVII в. уже ставшими частью системы образования и лучше реагировавшими на новые вызовы, приобретало все более скромный характер. В ходе дальнейшего изложения мы ограничимся только некоторыми примерами, демонстрирующими, вместе с тем, каким образом некоторым факультетам удавалось преодолевать недостатки, присущие университетскому образованию в целом, как протекал сам процесс реформирования в рассматриваемый период, а также то, с какими альтернативными учебными заведениями университетам приходилось конкурировать в начальный период новой европейской истории.
Факультет медицины
Медицинский факультет с момента своего возникновения занимал в университете особое положение, поскольку именно здесь разрыв между теорией и практикой изначально являлся серьезным препятствием на пути получения полноценного образования. Но именно здесь, на медицинских факультетах (и это другая их отличительная особенность), впервые возникло понимание не только того, что нужно реформировать свою практику, но и того, как это следует делать. Развитие будущей медицинской науки происходило внутри границ университетов, выступавших центрами и высшего образования, и исследований.
Уже первые крупные медицинские школы средневековья (наиболее яркий пример - Солерно) придавали большее значение не хирургии, а медицине. Эту традицию подхватили и первые университетские факультеты. Более того, здесь, вследствие двух причин, она даже усилилась.
Во-первых, хирургия, предполагавшая значительные мануальные умения, традиционно рассматривалась как область технического и практически значимого ремесла. И подобно другим его видам, ею занимались специализировавшиеся в данной области хирурги, цирюльники и даже менее квалифицированные люди. Постепенно объединившись в корпорации (или гильдии), они сами стали осуществлять подготовку учеников, стараясь не допускать к своему делу посторонних. В свою очередь в основе средневекового лечения лежали вполне «лекарственные» средства - медикаменты, диета, гигиена... Этот подход и определял содержание курса университетской медицины, изучение которой строилось чисто теоретически, по греческим и арабским учебникам. Образование подобного рода отвечало основным идеям университетской подготовки как получения знания теоретического (хотя медицинская программа, как правило, и предусматривала некоторую клиническую практику под наблюдением практикующего врача).
Не стоит забывать и еще одно обстоятельство: на пути интеграции медицины и хирургии стояли препоны религиозного порядка. В 1215г. Четвертый латеранский собор запретил всем клирикам высокого ранга участие в любом действии, связанном с пролитием крови. Конечно, такое решение было направлено прежде всего против применения пыток в ходе судебных расследований, а значит, мотив запрета ничего общего с медициной не имел. И все же положение носило общий характер. В результате университеты не смогли ввести курсы хирургии в программы подготовки медиков; хирургию можно было изучать только вне университетских стен, причем только мирянам или младшим клирикам. Тем самым фактически декрет Собора объективно содействовал превращению медицины в мирскую профессию.
Не будем забывать также и то, что сам по себе медицинский факультет едва ли можно рассматривать как самодостаточный: врачебное дело предполагало применение лекарств, подготовка которых находилась в руках гильдий аптекарей и знатоков трав. Эта особая профессиональная группа существовала до тех пор, пока теоретическое знание относительно matena medico не стали преподавать профессора медицины, что и привело к возникновению в рамках медицинского факультета фармацевтики.
Таким образом, разделение медицины, фармации и хирургии - характерная особенность медицинской жизни Средних веков. Но тут может возникнуть вопрос, а насколько строго соблюдались действовавшие предписания? В то время как университеты вели подготовку только врачей-практиков, обучение хирургов с самого начала происходило вне границ медицинских факультетов. Подобная дихотомия порождала немало трудностей: зачастую врач и хирург оказывались лицом к лицу у постели одного и того же пациента, а провести линию демаркации, разделяющую их права, было не так-то просто. Одна и та же рана могла быть очищена хирургом или же обработана с помощью мази врача. И, спрашивается, почему хирург должен был отказываться от использования своего метода лечения? С другой стороны, практикующий врач мог посчитать совершенно ненужным приглашение хирурга, если требовалось, скажем, вскрыть небольшой фурункул, который нельзя было устранить с помощью пластыря. Две профессии явно дополняли друг друга, и со временем необходимость их объединения становилась все более очевидной. Однако решение этой проблемы оказалось делом сложным. Во-первых, обе корпорации ревниво боролись за право заниматься собственным делом без вмешательства посторонних, а во-вторых, приданию академического статуса хирургии препятствовала нерешенность вопроса, связанного с возможностью анатомирования.
Разумеется, для всех было очевидно, что само по себе ремесло хирурга предполагает хорошее знание анатомии человеческого тела. Однако древнее римское право запрещало уродовать тела умерших, а значит, и анатомирование (даже в научных целях) было делом запретным: и в эпоху Античности, и в Средние века оно рассматривалось как занятие мерзкое, пакостное. Традиционные руководства по анатомии, в частности, Галена и других, часто основывались на реальных или предполагаемых аналогиях между анатомией человека и свиньи, а неизбежные при этом ошибки обнаруживались очень медленно, по мере достижения нового понимания, приобретаемого хирургами во время операций или вскрытий. Только около 1300 г. возникает новое отношение к анатомированию, а традиционные предубеждения игнорируются. Перемены начались в Болонье (Италия), где в 1308 г. была учреждена первая кафедра хирургии.
Во Франции изменения происходили медленнее. В Монпелье анатомирование не практиковалось вплоть до 1366 г., а в Париже - до 1404. Здесь первый шаг к интеграции двух дисциплин, по всей вероятности, был предпринят хирургами, которым в 1436 г. медицинский факультет разрешил посещать лекции по медицине, правда, без права получения медицинских степеней. Такое ограничение лишало слушателей возможности выступать в роли практикующих врачей-медиков. В 1494 г. положение хирургов стало еще хуже: факультет открыл двери их заклятым врагам - цирюльникам. Более или менее приемлемое решение удалось найти только в 1506 г., а окончательно зафиксировать - в 1515 г., когда хирурги Saint-Come объявили себя студентами медицинского факультета и принесли установленную законом присягу декану. Этот момент и считается началом объединения хирургического и медицинского университетского образования: возникла система, которая постепенно получила повсеместное распространение. В Англии лондонские цирюльники, гражданские и военные хирурги были объединены парламентским актом 1540 г. в единую корпорацию; здесь действовал также Королевский колледж врачей, основанный в 1540 г. Т.Линакром (Thomas Linacre), который был наделен королевской привилегией, позволявшей ему востребовать тела уголовников для анатомирования (1565) при чтении лекций по анатомии. Читать же такие лекции врачам стали в 1569- 1570 гг.
Интеграция основных ветвей медицинского образования оказалась крайне полезной, поскольку позволяла приступить к подготовке врача нового типа, способного справляться с более широким, чем его средневековый предшественник, диапазоном заболеваний. Вместе с тем именно объединение медицины и хирургии стало одним из важных факторов, обеспечивших университетским факультетам возможность не только выживания в период общего спада, но и превращения в центры научных исследований нового типа. Последнее обстоятельство было обусловлено прежде всего тем, что анатомия получила статус научной и академической дисциплины, достойной внимания университетов. Иллюстрацией сказанного может служить внушительной список известных анатомов, усилиями которых на протяжении XVI в. Университет Падуи оставался общеевропейским центром медицины. Именно в анатомическом театре Падуи, где анатомия получила статус учебной и научной дисциплины, в 1609 г. была создана соответствующая академическая кафедра, и анатомия обрела свой современная облик. В течение последующих двух столетий анатомические театры стремительно распространились по всей Европе. Медицинские факультеты, таким образом, усвоили весьма важный урок: академическое выживание зависит от того, станет ли новый предмет не только предметом исследования, но и обучения. Однако другие факультеты осваивали подобные новшества крайне неохотно. Вместе с тем сами по себе анатомические театры - дело достаточно дорогостоящее - продемонстрировали потребность университетов в значительных капиталовложениях как условии сохранения за ними статуса центров высшего образования.
Факультет права
Поскольку предметом факультетов права всегда были вопросы очевидного общественного звучания, они оказывались более тесно связанными с различными ветвями власти, чем остальные три факультета. И короли, и принцы, и епископы подбирали членов своих советов, судей и государственных служащих из числа дипломированных специалистов, в которых они крайне нуждались для решения текущих вопросов управления. Нередкими были и такие случаи, когда факультет как целое выступал в роли консультанта по трудным или спорным политическим, национальным или международным вопросам. В силу этого факультеты права не только были повсюду, но и, зачастую, являлись самыми крупными среди высших факультетов по числу преподавателей и студентов. В то время как в ранних университетах факультеты теологии, например, были явлением довольно редким, и далеко не каждый из них имел факультет медицины.
Влияние этих факультетов на жизнь средневекового общества в значительной степени определялось и тем, что в качестве предмета обучения выступали две системы права (каноническое и римское), причем каждая из них имела свое отделение или школу. Здесь стоит вместе с тем отметить одну особенность римского права, которое в качестве академической дисциплины не обеспечивало подготовку к решению задач, обусловленных потребностями большинства европейских стран: оно гарантировало лишь формальную осведомленность студентов в юридических вопросах. Такая подготовка оказывалась полезной при решении в разных странах задачи приведения права в систему или в практике применения местного (неримского) законодательства (или феодального права, которое было более распространено).
В 1679 г. Кольбер, преобразуя факультет права в Париже, наравне с изучением римского права (что было запрещено с 1219 г.) создал новую кафедру - права французского.
Отрицательным отношением к римскому праву особенно отличалась Англия, где общее право имело сильную традицию и подкреплялось огромной компиляцией (на латыни) Законов и Традиций Англии, выполненной Генри Брэктоном (Henry Bracton) в середине XIII в. и основанной на общей практике и процедурах, нашедших отражение в решениях различных судов. И тем не менее, несмотря на все сказанное, университеты, похоже, никогда даже не рассматривали возможность превращения законов своей страны в предмет, который хотя бы в какой-то части мог стать предметом обучения.
Сам по себе этот факт привел к новому варианту университетского образования, возникшему в стороне от Оксфорда и Кембриджа, - так называемым четырем юридическим корпорациям в Лондоне (Inns of Court). Возникновение этих уникальных учебных заведений восходит приблизительно к 1400 г., т.е. к тому периоду, когда в Королевском суде, Суде лорда-канцлера и других центральных Высших судах рассматривалось самое большое число дел, и провинциальные адвокаты были вынуждены подолгу во время процесса проживать в Лондоне. Останавливаясь в гостиницах с собственным поваром и служащими, они волей-неволей встречались друг с другом в компаниях или клубах (отсюда и название «Inn»). В перерывах между судебными слушаниями они нередко брались за подготовку учеников, положив тем самым начало системе, которая была полностью разработана ко времени, когда Джон Фортескью (John Fortescue) написал свои «De laudibus legum Angluie» (1470). Во времена Тюдоров Inns of Court достигли такого расцвета, что начали котироваться наравне с университетами. Их роль возросла еще больше после Реформации, лишившей Оксфорд и Кембридж школ канонического права: здесь, как и в других протестантских странах, эти школы были закрыты. Так, в своем «Описании Англии», датированном 1577 г., Вильям Харрисон отмечал: «В наши дни в Англии есть три превосходных университета: в Оксфорде, Кембридже и Лондоне». Эти слова подтверждает и число студентов. Около 1560 г. в Грейс Инн не было студентов, в Иннер Темпл учились приблизительно 190 чел, в Миддл Темпл - примерно столько же, а в Линкольне Инн - около 160. К этому числу нужно добавить еще студентов доброго десятка гораздо меньших судебных школ.
Развитие в Англии подобных учебных заведений - возможно, первый и один из наиболее интересных примеров, свидетельствующих о крушении монополии университетских факультетов права (разумеется, когда для этого возникали благоприятные условия, а давление со стороны общества оказывалось достаточно сильным). Без этого поддержать традиционную систему английского права в условиях, когда университеты настойчиво обучали праву римскому, было бы делом едва ли возможным.
Тот факт, что норманны ввели в Англии в качестве языка права и судебной практики французский, означал одно: никто не мог заниматься английским правом без знания французского языка. Однако ни один средневековый университет не учил современному родному языку, а значит, и не шел навстречу очевидной потребности. Вместе с тем со временем потребность эта осознавалась все отчетливее, о чем можно судить по такому факту: более чем 1300 преподавателей Оксфорда обучали «искусству письма и составлению документов на французском языке», работая на договорных условиях с университетом. Когда же в 1362 г, английский язык стал официальным языком судов, вышеупомянутая мотивация к такому дополнительному обучению отпала.
Факультет искусств: влияние гуманизма
Аналогичным образом пренебрегали изучением современных языков и на факультетах искусств. Латынь доминировала здесь как универсальный язык ученых. Ей, единственной, уделяли внимание филология и литература. Римские авторы и поэты имели признанный статус; их произведения интенсивно использовались при изучении риторики в тривиуме. Однако, и это стоит отметить, в университетах риторика была несколько «затенена» грамматикой и диалектикой.
Гуманизм способствовал возрождению риторики после того, как ею в течение предшествующих столетий в известной степени пренебрегали. Сам по себе этот процесс оказался вполне естественным: ведь именно риторика была непосредственно связана с литературными текстами, которые находились в центре интересов гуманистов.
Однако движение гуманизма, знаменовавшее собой нечто большее, чем просто возрождение филологического порядка, шло рука об руку с новой философией человека, первые следы которой можно найти в концепции Петрарки о «добродетельной жизни» как цели образования. Аналогичного рода тенденции встречаются и у историков, анализирующих исторический процесс скорее в категориях политических причин, чем финализирующих теологических перспектив. Секуляризация истории окончательно воплощается в «Истории Флоренции» Н. Маккиавелли (1525). Вместе с тем это философское движение вызывает в университетах лишь небольшой резонанс; адепты нового движения предпочитают собираться в частных кружках, наиболее известный из которых - Флорентийская или Платоническая академия ученых - связан со двором Лоренцо де Медичи и его центральной фигурой - Марсилио Фичин (ум. 1499). Это сообщество ученых было уникальным, а его влияние, за счет появления печатных работ, весьма заметным (печатная книга стал одним из главных факторов распространения как старых, так и новых принципов обучения). Искусство печатной книги охватывало все новые и новые регионы со скоростью пожара. В итоге период incunabula фактически во всех европейских странах действовали одна или несколько типографий. Многие тысячи наименований опубликованных в этот ранний период книгопечатания работ продемонстрировали наличие огромного разнообразного книжного рынка буквально во всех областях знания. Наибольшим спросом пользовались литургические работы. Существу 1200 изданий из Миссали (Missal), 400 - из Бревира (Breviary), около 100 изданий Библий латыни и 30 - на родных языках. Кроме того, се увидели 3000 книг (включая 1000 названий б различных авторов) по математике, естественным наукам, астрологии, технологии, медицине. В большом количестве издавались труды классических авторов, учебники по началам грамматики и арифметики для школьников.
Какое-то время большие книжные собрания XV в. посматривали на новые книги искоса: эстетически они проигрывали тщательно выполненным рукописям. Большинство же ученых с энтузиазмом приветствовали новое изобретение, рассматривая его как путь к изданию дешевых учебников. Первая книга, напечатанная во Франции, вышла из стен типографии Сорбонны в 1470 г. Здесь стоит обратить внимание еще на один аспект, связанный с появлением печатной книги только эстетическими недостатками дело не ограничивалось. Уже около 1464 г. астроном Иоганнес Реджимонтанус (Johannes Regiomontanus, ум. в 1476) обращает внимание на то, что новое изобретение не только делает более доступной дорогу к истине, но и содействует приумножению и тиражированию ошибок: из-за небрежности печатников, которые могут выпустить книгу «на скорую руку» или же из-за того, что поступающие к ним рукописи, тоже «кишат» ошибками. Следствием признания этого факта становится то, что сразу же за появлением искусства печати возникает другое - искусство текстуальной критики. Необходимость создания добротных текстов способствует развитию на рубеже столетий сотрудничества между профессиональными филологами и крупными издательствами. Так, в Париже Генри Эстьену (Henri Estienne) помогает Летевр д' Этаплес (Letevre d'Etaples), выдающийся специалист в области греческой культуры. В Базеле Фробениус (Frobenius) сотрудничает с Эразмом Роттердамским, а в Венеции Алдус Манутиус (Aldus Manutius) специализируется на публикации греческих книг, тексты которых подготавливает целый коллектив ученых, которым он платит зарплату. Таким образом, изобретение печати имело своим следствием и становление новой гуманитарной дисциплины - классической филологии. В целом же роль печатной книги была куда значительнее перечисленного. В частности, именно книгопечатание позволило снизить темпы нараставшей неграмотности людей, находившихся вне академической среды, за счет издания книг на родном языке. Из первых 500 печатных работ, появившихся, например, в Болонье, не менее 104 вышли на итальянском. Еще более значительной была доля книг, изданных в Лондоне Вильямом Кекстоном: из общего числа напечатанных им произведений (примерно 90 названий) 74 были изданы на английском языке. Сам по себе такой ход событий вынудил печатников сделать выбор того диалекта, которым они могли бы пользоваться. Так, Кекстон отдал предпочтение лондонскому и прилегающих к нему округов. И в скором времени его выбор обрел статус национального языка, точно так же, как современный итальянский произошел из тосканского диалекта, принятого за норму большинством печатников Италии. Таким образом печать способствовала не только развитию чувства национальной идентичности у больших наций, но и сохранению его у малых лингвистических групп. Голландцы, например, многим обязаны первой Библии, напечатанной на их родном языке (1477). В более широкой перспективе печатная книга послужила благоприятной средой для больших интеллектуальных или просто популярных движений в Европе XVI в. Если в Италии гуманизм уже преуспевал в период манускриптов, то к северу от Альп он прокладывал себе дорогу уже печатным словом. Идеи же Реформации, распространявшиеся в начальный период старым способом - путешествующими учеными, которые посещали Вит-тенберг, в скором времени начали настоящее сражение с помощью книг, брошюр и листовок на родных языках. Эти идеи никогда бы не «дошли» до широких слоев населения, если бы не было популярных дешевых публикаций, доступных каждому, например, в виде катехизиса Лютера. Последний (катехизис, разумеется) на протяжении столетий можно было найти в каждом портфеле любого школьника во всех северных странах Европы.
Таким образом, искусство печати сыграло роль мощного стимула для изменения всех аспектов жизни, ни одна область которой не избежала его влияния. Прежде всего изменились отношения в мире ученых, которые всегда стремились, совместно со своими коллегами и студентами, использовать новые идеи. Появление же печатной литературы и обращение к родному языку сделали возможным и естественным совместное использование этих идей постоянно увеличивающимся количеством людей, принадлежавших к самым разным стратам общества, но имевшим доступ к книге. Да и нараставшую интенсивность дискуссий по общим вопросам, наблюдавшуюся в течение последующих столетий, можно понять только с учетом этого процесса.
Два фактора определили рост влияния гуманизма на жизнь университетов. Первый касается его проникновения на доуниверситетский уровень обучения - через школы, призванные дать детям состоятельных граждан городов более общее, по сравнению с традиционными грамматическими школами, образование. Хорошим примером сказанного может, в частности, послужить «академия», созданная в Мантуе (Mantua) Витто-рино Рамболдини да Фелтре (Vittorino Ramboldini da Feltre, ум. в 1499), который в 1425 г. покинул Университет Падуи, чтобы начать обучение в школе (или «академии») детей герцога Франческо ди Гонзага (Francesco di Gonzaga) вместе с другими мальчиками и девочками из города. Программа «академии» во многом была связана с возрождением древней греческой идеи paideia, т.е. сориентирована на подготовку молодых людей к «добродетельной жизни», что являлось привлекательной альтернативой теоретического образования, предлагавшегося университетами. Обучение основывалось на классических литературных произведениях, которые анализировались, заучивались на память. При этом много внимания уделялось языку и стилю произведения; практиковалось также создание собственных текстов в прозе и стихах. Во время отдыха учащиеся выполняли физические упражнения, занимаясь гимнастикой, фехтованием, конной ездой. Появление таких школ, конечно, было сопряжено с известным риском: гуманистическое движение могло обойти университеты стороной!
Нараставший интерес к изучению Библии повлек за собой и рост популярности таких языков, как еврейский и греческий. Уже Балла публикует серию комментариев к Новому Завету (основанных как на латинской «Вульгате», так и трех греческих манускриптах), представлявших собой «новое изучение», релевантное теологии; в 1498 г. кардинал Ксименс (Ximenes) предпринимает беспрецедентный шаг: основывает (или, возможно, переосновывает) Университет Алкалы (Мадрид) в целях радикального преобразования изучения теологии. Таким образом возникает не менее двух факультетов искусств, организованных в духе идей гуманизма; изучение римского права отменяется, а канонического передается факультету теологии, перед профессорами которого ставится задача подготовки многоязычной Библии (репродуцируя текст «Вульгаты» наряду с версиями на языках оригиналов: еврейском, греческом и древнеси-рийском). Эта огромная работа в шести томах была закончена в 1517 г.; пятый том, выпущенный в 1514 г., включал первую печатную версию греческого Нового Завета, тем самым предвосхитив издание, сделанное Эразмом Роттердамским лишь два года спустя.
Незаметно и в других странах в университеты проникает новый подход к обучению. Обычно его поддерживают ученые, посетившие Италию. В Германии голландский ученый Агрикола (Agricola, ум. в 1485) стал первым профессором греческого в Гейдельберге. Изучение еврейского на «твердые ноги» поставил Йоганес Рейхлин (Johannes Reuchlin, ум. в 1522), чья пестрая карьера, включавшая периоды работы в Базеле, Ингольштадте и Тюбингене, спровоцировала первую ожесточенную схватку между сторонниками нового подхода к обучению и приверженцами традиционной системы - доминиканцами Университета Кельна.
В Париже начало преподаванию греческого положил византийский схолар Джон Ласкарис (John Lascaris, 1445-1535), который привез из Константинополя ко двору Лоренцо де Медичи две сотни греческих рукописей, а позже организовал печатание греческих книг для римского папы Льва X. Около 1509 г. Джон Колет (John Colet, 1466/7-1519) организует в Лондоне школу для мальчиков, где впервые также начинают изучать греческий язык. Колет и его друг Томас Мор во многом способствовали приезду в Англию Эразма, в результате чего их коллективные усилия подкрепили изучение греческого в обоих университетах, впрочем, не без сопротивления со стороны оксфордских «троянцев» (1518). Более гладко введение новых языков прошло в Лувене, где, приблизительно в 1517 г., был основан колледж для изучения греческого, латинского и еврейского языков, сделавший местный университет на ряд лет основным центром гуманистических исследований в Западной Европе.
Вместе с тем, хотя тенденции гуманизма и влияли на университетское обучение благодаря их собственному потенциалу, весьма сомнительно, что в XVI в. они сумели бы одержать столь стремительную победу без помощи политических сил, включившихся в борьбу за модернизацию программ обучения. Во Франции это произошло в 1530 г., когда известный греческий ученый Дж. Буде (Guillaume Bude, 1467-1540) убедил короля Франциска I основать новую корпорацию королевских лекторов (lecteurs royaux) греческого, латинского и еврейского языков, которые бы назначались непосредственно им и были бы независимы от Парижского университета. Позже, когда к этим языкам были добавлены и другие дисциплины, Королевский колледж стал одним из ведущих центров современных исследований во Франции. В качестве Французского колледжа (College de France) ему удалось уцелеть и во время Французской Революции. При этом он никогда не выступал в роли альтернативы университету, так как никогда не экзаменовал и не присуждал ученые степени.
Новый подход к обучению поддержали и политические власти Англии, хотя несколько иным способом. Уже в 1502-1503 гг. леди Маргарет Буфорт (Margaret Beaufort, мать короля Генриха VII) сделала совместно со своим духовником Джоном Фишером вклад для организации двух новых ставок лекторов в области теологии в Оксфорде и Кембридже. Духовник, прежде чем стать канцлером университета в 1504 г., являлся первым куратором этих ставок в Кембридже. Поддерживая библейский гуманизм, именно он помог Эразму получить ставку леди Маргарет в Кембридже в 1511 г., чем санкционировал по сути появление в университете первой кафедры греческого языка. Следующий шаг был предпринят королем Генрихом VIII, вменившим в 1535 г. своим предписанием в обязанность каждого колледжа ежедневное чтение общих лекций как по греческому, так и латинскому языкам. Впоследствии, в 1540 г., последовало создание в Кембридже пяти королевских кафедр в областях теологии, гражданского права, медицины, греческого и еврейского языков. В 1546 г. такие же пять кафедр были созданы и в Оксфорде. Будучи щедро обеспечены постоянным доходом (получаемым из состояния распущенных монастырей), новые гуманистические дисциплины приобрели особую привлекательность. Время истории наступило только в следующем столетии, когда в 1621 г. Вильям Кэмден (William Camden) основал в Оксфорде кафедру по этой дисциплине; в 1628 г. аналогичная кафедра была создана и в Кембридже.
В Германии замысел реорганизации лютеранских университетов принадлежал Филипу Меланхтону, который, будучи учеником Рейхлина, оказал глубокое влияние на движение гуманизма, а в 1518г. стал первым профессором греческого языка в Виттенберге. В своей иннагурационной лекции он представил полную программу университетской реформы, основу которой образовывали принципы гуманизма; придерживаясь формальной системы либеральных искусств как общей формы, Меланхтон подчеркнул абсолютную необходимость знания греческого языка как для теологии, так и философии; существенно, что последняя дисциплина, кроме моральной и естественной философии, также включала историю. В Виттенберге история преподавалась самим Меланхтоном (впоследствии ему ассистировал Каспар Фьючер (Caspar Feucer). Приступив к созданию нового Университета в Марбурге (1519), Меланхтон предусмотрел организацию не менее десяти кафедр в области искусств: риторики (две), греческого и еврейского языков, диалектики, грамматики, поэтики, истории, физики и математики (включая астрономию). Аналогичные программы получали все большее распространение, подтверждая тем самым факт того, что идеи гуманизма обретали все более прочную почву. Таким образом университет в продолжительной борьбе с движением гуманистов все же одержал победу.
В некоторых странах, в частности католических, подобных южной Германии, Франции, Испании и Италии, эти перемены содействовали появлению специального учебного заведения - колледжа. Как известно, колледжи возникли в средневековых университетах XIII, XIV вв. как религиозные центры для проживания бедных студентов. К концу средневековья и в XVI в. эта система получила развитие в направлении, определенном Парижским колледжем Наварры (основан в 1304 г.) и школой Братьев общинной жизни в Нидерландах. Более значительные колледжи нанимали персонал из магистров-регентов, в итоге чего посещение университетских лекций теряло всякое значение: традиционные факультеты все заметнее демонстрировали тенденцию к превращению в институты присуждения ученых степеней. Факультеты искусств и, в меньшей степени, теологии больше всего страдали от такой конкуренции с колледжами.
(продолжение следует)