«Контрольный листок»: образование, культура, общество

Ничего не указывало на то, что этот день будет чем-то отличаться от других дней Фокиона, отданных привычному для него делу. Было еще рано, когда Фокион вступил в портик, где он обучал афинских мальчишек. Окинув столы взглядом, он сразу же заметил на одном из столов оставленный кем-то пенал и на другом надпись, процарапанную чем-то острым.

И в это время послышался стон. Заглянув за кафедру, он увидел лежащего на полу незнакомца. Это был дряхлый старик с изможденным лицом. Редкие седые волосы слиплись от пота. Хитон, покрывавший тощее тело, весь в дырах, словно бы его рвали собаки. Приглядевшись, Фокион различил на ногах и руках незнакомца следы от бичей и от ожогов - пузыри и незажившие струпья.

«Конечно, это раб, бежавший от жестокого господина,- подумал учитель. - Несчастный надеялся найти защиту в храме, но силы изменили ему, и он заполз в портик. Благо еще, что в этот час еще нет учеников. Надо дать этому мученику воды и помочь ему добраться до храма».

Весь день учитель был рассеян, не замечал проделок своих питомцев. А они, как всегда, были изобретательны на шалости. Недаром в Афинах говорят: легче выдрессировать дикого зверя, чем обучить мальчишку. В портике двадцать сорванцов, и каждый норовит придумать такое, чтобы казаться героем. Но сегодня учитель забыл о своей трости, обычно гулявшей по пальцам непослушных.

Фокион знал Паррасия, сына Эвенора. Художник часто прогуливался под платанами агоры и, случалось, заходил в школу, чтобы послушать, чему учат маленьких афинян. На нем был всегда щегольский, расшитый золотом гиматий, который он высоко подпоясывал, по ионийской моде. Волосы тщательно завиты. В дни праздников их покрывал знаменитый золотой венок.

Кто в Афинах не знал его истории! Однажды прославленный художник Зевксис принес в портик свою новую картину, изображавшую голубей на черепичной кровле. Голуби казались живыми. Вот-вот взмахнут крыльями и поднимутся в воздух. Среди восхищенных зрителей находился и Паррасий, тогда еще молодой, никому не известный живописец. Зевксису показалось, что в помещении недостаточно светло, и он подошел к колонне, у которой стоял Паррасий, чтобы отдернуть занавес. И тут только заметил Зевксис, что занавес нарисован на деревянной доске, нарисован так искусно, что его не отличить от настоящего. Это была картина Паррасия. При всех Зевксис обнял молодого художника и подарил ему золотой венок - свою награду за «Голубей». Так к Паррасию, сыну Эвенора, пришла слава, а по пятам за ней поспешило богатство.

- Неужели этот любимец богов оказался негодяем - замучил несчастного старика? - размышлял учитель.- Закон разрешает пытать рабов, чтобы добывать у них показания для судей, если господина подозревают в каком-либо преступлении. Ведь свидетельства человека, раздираемого бичами или растягиваемого колесом, считаются более вескими, чем добровольные признания. Но Паррасий не был под следствием. Зачем же ему понадобилось превращать свой дом в камеру пыток? - думал Фокион.- Конечно, кто не наказывает своих рабов! Но убивать их запрещено законами божескими и человеческими.

Шло время. Фокион начал забывать о взволновавшем его происшествии. Да и самого Паррасия он долго не встречал. Одни говорили, что художник заболел, другие - что он дни и ночи работает над какой-то картиной, которой хочет потрясти Афины. Вскоре слухи стали более определенными: Паррасий заканчивает картину «Прикованный Прометей» и вскоре покажет ее народу. Проступок Паррасия теперь казался Фокиону не таким уж страшным. Наверное, раб совершил какое-нибудь преступление, за что и был наказан по заслугам. Человек, решивший воплотить в красках образ Прометея, не может быть подлецом.

Прометей был любимым героем Фокиона. Когда старый учитель рассказывал о нем своим ученикам, он весь преображался: глаза его загорались, в голосе появлялись незнакомые нотки.

- Прометей - величайший из благодетелей человечества! - говорил он притихшим ученикам.- Правда, он не задушил немейского льва и не победил лернейскую гидру. Но он сделал большее: он пожертвовал собою для блага людей.

Пёстрый портик был полон людей. Прикрепленная к колоннам картина еще закрыта полотном. Все ждали художника. Свое новое творение покажет народу сам прославленный Паррасий. А вот и он, как всегда роскошно одетый, в щегольских сандалиях с серебряными пряжками, с золотым венком на голове. У художника красивое выхоленное лицо. Да, этот человек сроднился со славой.

Медленно и торжественно приподнял Паррасий полотно. Показались обнаженные ноги, мощное туловище Прометея и изможденное лицо - лицо страдальца. Высокий лоб испещрен морщинами. Губы сжаты.

Фокион вздрогнул. На него смотрел тот самый раб, который умер у кафедры. В глазах у Прометея сквозили ужас, боль и еще что-то, чему Фокион не мог сразу дать название. Учитель понял, почему художник пытал своего раба. Он стремился правдивее изобразить страдания Прометея. Раб был натурщиком.

Видимо, в толпе не оказалось тех, кто являлся завсегдатаями Пестрого портика и считал себя ценителями искусства. Никто не выражал восхищения вслух. Все молчали, рассматривая прекрасно выписанные детали картины. И тогда в тишине прозвучал голос Фокиона.

- Идёмте отсюда, дети! Картина эта не может научить вас добру. Она написана кровью и окроплена слезами. Живописец пытал человека, чтобы правдивее передать муки Прометея. Но разве таким живет в нашей памяти Прометей? В этом образе нет ни любви к людям, ни возвышенного страдания. Взгляните в эти глаза! Видите, в расширившихся зрачках застыли ужас и недоумение? Да, недоумение! Человек, который здесь изображен, умер в нашей школе, так и не поняв, почему его пытают.

Паррасий, ожидавший услышать похвалы и одобрения, оторопело смотрел на Фокиона, осмелившегося порочить его творение из-за ничтожного раба, купленного за несколько драхм.

- Всю жизнь я учу детей на агоре,- продолжал Фокион.- Пусть это не принесло мне золотого венка. Но я знаю, что люди верят мне, старому учителю, и никто из вас не называл меня лжецом. Скажите вы, мои ученики, разве Прометей дал божественный огонь одним эллинам? Разве он не облагодетельствовал варваров и все человечество? Вспомните ту сцену у Эсхила, когда исполнители воли Зевса Власть и Сила подводят к утесу пленного Прометея. Вот они заставляют Гефеста приковать его руки и пронзить грудь железным острием. Не просит о милости страдалец, не сожалеет о том, что совершил вопреки воле Зевса. Из его уст вырываются гордые слова, он вспоминает о своих заслугах.

- Он выжил из ума! - закричал исступленно Паррасий,- Какой-то жалкий учитель берется судить о служителях муз! Что он понимает в искусстве?! Какое ему дело, как создавалась моя картина и кто был натурщиком? Взгляните на лицо моего Прометея! Обратите внимание на живость глаз. Кому еще так удавалось передать страдание? Знатоки скажут: «Паррасий, ты превзошел самого себя!»

- Идёмте, дети,- сказал Фокион.- Этот человек не художник. Художник и в жизни должен быть Прометеем. Его сердце должно истекать кровью при виде зла и несправедливости. Он не опустит головы перед Властью и Силой. Не тщеславие и жажда почестей должны двигать им, а любовь к человеку. Только тогда внутренним взором, а не со стороны увидит, почувствует он муки титана и сумеет рассказать о них людям.

Учитель повернулся. Толпа почтительно расступилась, чтобы пропустить его и детей. А когда он был уже у выхода, все последовали за ним. Это были старые ученики Фокиона и те, кто видел его впервые. Это были люди, читавшие Эсхила, и те, которые, может быть, и не слышали о нем,- воины и ремесленники, разносчики воды и матросы. Это были граждане Афин, знавшие, что не только в великих сказаниях старины надо черпать примеры благородства и мужества.