|
Дипломный проект, 2015, № 3 Внеклассное чтение Записки Брута Твой взгляд скользнул по моему лицу и застыл на стали кинжала. - И ты, Брут? - это были твои последние слова и твой последний вопрос, обращенный ко мне. С тех пор прошло два года, и все это время моя душа содрогалась оттого, что мой ответ оказался столь краток. А ведь за ним было две жизни, моя и твоя! Мне не было и восьми лет, как я лишился отца, казненного Помпеем. Детское воображение рождало планы мести, и они гасли, как уносимые ветром искры. В душе оставалась лишь ненависть к убийце. Не находя выхода, она наложила на меня отпечаток недетской серьезности и угрюмости. Мне были далеки игры моих сверстников. И я их чуждался, так что, еще не имея никакого представления о философии, я заслужил кличку Философ. В это время я впервые услышал о тебе. У нас дома рассказывали чудеса о твоей храбрости. Забившись в угол, я мысленно разыгрывал сценку на корабле, ставя себя на твое место. Позднее, когда началась твоя умопомрачительная карьера, ты стал появляться в нашем доме. Мне было страшно оказаться лицом к лицу с гением. И я убегал из дому. Мое поведение казалось матери странным. - Почему ты его боишься, Марк? - говорила она мне,- Ведь он такой милый! О, женщины! С каким простодушием и беспечностью вы приближаетесь к великому человеку и начинаете его мерить своей меркой. А я рос мужчиной. И воспитанием моим руководил сводный брат матери Катон*, как я теперь понимаю, самый мужественный из людей, каких знал мир, и к тому же наделенный редкой проницательностью. Я не смог скрыть своего восхищения тобой, Цезарь, и вызвал резкую отповедь. - Брут! Ты не знаешь людей. В том, что ты усматриваешь благородный порыв, это трезвый расчет интригана, расчищающего путь к власти. В другой раз он мне сказал: - Смотри, как расточителен твой кумир! Он старается затмить всех своими тратами. Разве это не подозрительно? - Щедрый ненавистен скаредным!-дерзко отвечал я. - Смелый кажется безрассудным трусам. Так начался мой спор с Катоном, длившийся много лет. Чтобы удалить от соблазнов, Катон отправил меня на выучку к философам. Он рассчитывал, что вдали от Рима в общении с мудрецами я расстанусь со своими детскими привязанностями и пристрастиями. Я стал афинским школяром и на время забыл о тебе. Философы раскрывали передо мной красоты великих учений, и я как новичок восхищался то одним, то другим, пока не предпочел древнюю Академию и Ликею и пестрому портику, и саду Эпикура**. Особенно меня привлекло великое творение Платона «Государство», где раскрывалась природа справедливости и добродетели. Чтение Платона убедило меня, что нет государства хуже тиранического, а тиран - жестокое животное, согретое в народном чреве, чтобы творить народу неисчислимые беды. В разгаре моего увлечения Платоном из Рима прибыл мой новый родственник Гай Кассий Лонгин, ставший мужем моей сестры. Кассий описал мне знаменитое заседание сената, на котором Катон разоблачил тебя как тайного приверженца Катилины, помышлявшего установить в Риме тиранию. Я бросился с кулаками на Кассия, который посмел бросить на тебя тень. - Как ты смеешь порочить Цезаря! - неистовствовал я. - Цезарь не станет связываться с преступниками. Он просто призывал сенат к милосердию. - Что с тобой, Брут? - удивился Кассий. - И при чем тут я? Об этом говорит весь Рим. И, если хочешь знать, толпа римских всадников* окружила сенат и не давала выйти Цезарю. Она бы разорвала его, если бы не консул Цицерон, взявший Цезаря под свою защиту. И после того как заговорщики были казнены, весь Рим проводил Цицерона к его дому. Это был настоящий триумф. Но что мне Цицерон, красноречивый ходатай Помпея. Я продолжал грезить тобою, мой Цезарь. Я следил за твоими успехами в Испании, с нетерпением ожидая возвращения в Рим и встречи с тобою. И встреча эта произошла. Мы молча изучали друг друга. - Вот ты какой, Брут! - проговорил ты первый. - Брут - философ. Нет, ты не похож на того, что на Капитолии.* У тебя другое лицо. - Да! - согласился я. - Мне уже об этом говорили. Но мой отец был похож на древнего Брута. Словно бы та статуя отлита с погребальной маски моего отца. Твой высокий лоб перерезала морщина. Взгляд стал отсутствующим. - Я знал твоего отца,- сказал ты после паузы. - Это был достойный человек и сражался за достойное дело. Но мать твоя не менее древнего рода. Сервилия мне говорила, что происходит от Сервилия Ахаллы, того, кто убил народного трибуна Спурия Мелия якобы за стремление к тирании. Меня удивило это слово «якобы», и я спросил: - А разве это не так? - Видишь ли, Брут,- отозвался ты,- Спурий добивался отмены долгов. Тиберий и Гай Гракхи хотели дать землю народу. Их убили по тому же обвинению. А разве они были тиранами? Разве были тиранами спартанские цари Агис и Клеомен, уничтожившие тиранию спартанской знати? - А Катилина? - спросил я. - Ведь и он хотел отменить долги? Как ты относишься к Катилине? Ты не ответил на мой вопрос, переведя разговор на другую тему. Но через несколько лет этот вопрос снова всплыл, взбудоражив весь Рим. К тому времени ты уже заключил союз с Помпеем и Крассом, этими выкормышами Суллы, и благодаря их поддержке стал консулом. Твой приверженец Публий Клодий стал добиваться изгнания Цицерона как убийцы сторонников Катилины и тем самым показал, что слухи о твоем участии в заговоре не беспочвенны. Тогда-то я понял правоту Катона, как поняли ее все, кому была дорога республика. Придя к матери, я застал ее примеряющей перед бронзовым зеркалом подвеску с огромной жемчужиной. - Поздравляю тебя с приобретением,- сказал я ей. - Эта подвеска тебе очень идет. - Приобретением,- сказала она, обернувшись. - Неужели ты думаешь, что я бы потратила из нашего состояния миллион сестерциев? Это подарок консула... Она сказала «консула», не желая называть твоего имени. Ты не жалел денег на женщин и политику. Кровь прилила к моему лицу. - Он тиран. Я его ненавижу! - выкрикнул я и выбежал из таблина. - А он тебя любит! - крикнула мне мать вслед. Страшнее всего было то, что мать не ошибалась. Много раз я имел возможность убедиться в твоей любви ко мне. Я был на Форуме в тот день, когда состоялось голосование о наделах земли ветеранам Помпея. На моих глазах твоему коллеге консулу Бибулу вывернули на голову корзину навоза. В него и других противников закона полетели камни. Ветераны Помпея обнажили кинжалы, которые они прятали под тогами. Закон был принят. И ты еще внес к нему дополнение - раздать неимущим землю Кампании, отняв ее у законных владельцев. Напуганный сенат утвердил и это предложение. Один Катон осмелился поднять против него голос. Тогда ты приказал своим ликторам прямо с ораторской трибуны повести его в тюрьму. И только, когда до тюрьмы оставалось несколько шагов, народный трибун отнял Катона у стражи. Остаток дня я провел с Катоном. Выслушав все, что накопилось у меня в душе против тебя, он принял мои извинения и, прощаясь, сказал: - Ты еще не знаешь, на что способен этот негодяй! И на этот раз Катон оказался провидцем. При самом богатом воображении нельзя было представить того, на что ты можешь решиться. Через несколько дней после ареста Катона на заседании сената выступил доносчик Веттий. Это он три года назад обвинял тебя в причастности к заговору Катилины. На этот раз Веттий разоблачал заговор на жизнь Помпея, к этому времени уже ставшего твоим зятем. Заговорщиками были объявлены все, кто имел основание ненавидеть Помпея, в том числе я. Впрочем, в заговоре мне была уделена пассивная роль. Главарем его был объявлен Бибул, будто бы вручивший Веттию кинжал. Никогда еще в древних стенах курии Гостилия не звучала столь явная ложь. На несколько мгновений она парализовала сидящих на скамьях. Наступила гнетущая тишина, прерываемая еле слышными вздохами и сопением. А потом зал взорвался, наполнившись возмущенными возгласами. Сенаторы вскочили с мест и, потрясая кулаками, кричали: - Позор! Стащите негодяя! А ты, председательствуя собранием*, искусно изображал неведение. Ты успокаивал кричащих, поскольку крики относились не только к клеветнику, но и к тебе, стоявшему за его спиной. Когда, наконец, воцарилась тишина, из зала посыпались вопросы. Веттий утратил свою бойкость. Он не показал орудия преступления, уверяя, что из страха бросил его в Тибр. Он не мог привести ни одного свидетеля готовившегося убийства. Твой замысел как истинного устроителя вымышленного заговора на Помпея становился ясен -ты стремился устранить со своего пути всех соперников, в том числе и меня, ибо в числе заговорщиков был назван и я. Возмущенные сенаторы потребовали ареста Веттия и тщательной проверки всего дела. Но ты не успокоился. Ты вывел Веттия на Форум, чтобы он повторил свои показания перед народом. На этот раз мое имя исчезло из списка заговорщиков, но вместо меня был назван старец Лукулл, не интересовавшийся уже ничем, кроме изысканных блюд. Ты оказался плохим драматургом. Задуманный тобою спектакль не удался. Веттия увели в тюрьму, а на следующее утро сообщили о его самоубийстве. В Риме шутили: «У Веттия оказался не только голос, но и руки Цезаря. Ими он себя и убил». Теперь ненависть к тебе, смешанная со стыдом, душила меня. Страшно было думать, что ты был моим кумиром, что тебя продолжала любить моя мать. Мне казалось, что надо мною смеются. В невинных замечаниях я улавливал грязные намеки* Мне оставалось бежать, и я это сделал, не раздумывая. Местом своего добровольного изгнания я избрал Памфилию. Я надеялся на досуге заняться философией. Но меня догнало известие, что ты со своими друзьями выслал под благовидным предлогом на Кипр моего дядю Катона. Я поспешил к нему и вместе с ним занялся приемом наследства покончившего с собой кипрского царя. Разумеется, и на Кипр доходили вести о твоих победах в Галлии и в Британии. Очевидцы уверяли, что в выносливости тебе нет равных. Говорили, что в походе ты идешь всегда впереди воинов, иногда на коне, с непокрытой головой, несмотря на зной, дождь или холод. Вспоминали, что ты один, восстанавливая в войске порядок, бросаешься навстречу бегущим и ведешь их в бой. Я вспоминал стихи твоего великого ненавистника Валерия Катулла*«Ненавижу и люблю». Их адресатом была сестра твоего приспешника Клодия, которую он называл «Лесбией». Но мне казалось, что Катулл этой строкой выразил и мое отношение к тебе. Я тебя ненавидел как лживого политика и демагога. Я любил в тебе великого полководца, сделавшего для возвеличивания Рима больше, чем Марий. Когда же ты после смерти Красса разошелся с Помпеем, моя ненависть к тебе стала ослабевать и ярче, чем когда бы то ни было, стала разгораться любовь. Возвратившись в Рим, я открыто стал на твою сторону. Тогда-то я написал свое сочинение «Против Помпея» и ты, к тому времени уже не только великий полководец, но и прославленный писатель, похвалил мой стиль в присланном письме. Тогда-то я вновь разошелся с Катоном (тогда он был уже моим тестем). Катон считал, что ты опаснее галлов, германцев и британцев, вместе взятых. Я объяснял эти слова слепотой. Но слепцом оказался я. События разворачивались с головокружительной быстротой. Твоя вражда с государством разделила государство на два стана. Ты настаивал на том, чтобы тебе заочно дали консульскую власть. Сенат тебе в этом справедливо отказал. Тогда ты не остановился перед тем, чтобы захватить Рим силой. Ты осуществил то, чего не добились Ганнибал и Спартак. Ты объявил себя диктатором. Ты стал тираном. Я бежал из захваченного тобою Рима в Македонию, где Помпей собирал под своими орлами* всех врагов тирании. Я вступил в стан убийцы отца, подал ему руку. И этому виной твоя ненасытная жажда власти, Цезарь! Утром со стороны претория послышались трубные звуки. Помпей решился дать сражение. Рабы подвели мне коня, и я занял место в строю. Ты выставил против нас свою отборную пехоту. Нас засыпали стрелами. И мы отступили, потеряв половину всадников. Во время бегства конь мой, будучи ранен, пал,и я вылетел на землю, от удара потеряв сознание. Очнувшись вечером, я укрылся в каком-то болоте и блуждал всю ночь по щиколотки в жидкой грязи. Камыш хлестал меня по лицу и обнаженным плечам. «Поделом мне! -думал я. - Злой гений привел меня в стан Помпея! Я связался с убийцей своего отца, этим напыщенным ничтожеством. Обладая вдвое большим войском, он не сумел воспользоваться перевесом и погубил республику». Утром, выйдя в фессалийский городок Ларису, я потребовал восковые таблички и написал тебе: «Цезарь, я жив». Ты послал за мною и встретил, выйдя мне навстречу из лагеря. Во время объятия я ощутил влажность твоих щек. Уже после твоей смерти я узнал, что перед битвой ты приказал легатам и центурионам во что бы то ни стало сохранить мне жизнь. Я вернулся в Рим вместе с тобой. Лучше бы я остался на поле боя. Хотя ты провозгласил себя диктатором, на самом деле ты стал царем, хотя и без короны. До этого было недалеко. Готовясь переправиться в Африку для войны с Катоном, собравшим последних защитников свободы, ты обещал назначить меня правителем Предальпийской Галлии. Это была плата за предательство, и я ее принял. Ты сокрушил мой дух, сломил мою волю. Презирая себя, я принял эту подачку. И снова я перечитывал «Государство» Платона и его рассуждения о человеке тиранического государства, становящемся против своей воли пособником тирана. Вскоре ты вернулся из Африки, и вместе с тобою пришла весть о героическом конце Катона. Катон не захотел принять милость из твоих рук. Уединившись, он ночью при свете ламп прочитал книгу Платона о бессмертии души и умер как философ, показав пример мне*. В то время, когда ты воевал в Африке с сыновьями Помпея, я сблизился с Кассием. После возвращения из Парфии, где в злосчастной войне он покрыл себя неувядаемой славой*, он так же, как и я, сражался на стороне Помпея. Ты пощадил его, как и меня. Мы оба были сломлены. И это нас связало. Ты хочешь знать, кто первый пришел к мысли о необходимости твоего убийства? Мы возвращались после философских чтений у Цицерона, и Кассий положил мне руку на плечо. - Друг мой,- сказал он, как бы выдавливая из себя слова. - Сегодня, во время удивительных откровений нашего учителя* об устройстве мироздания, ко мне пришла мысль... - Ко мне тоже! - воскликнул я. - О Цезаре... - сказал Кассий. - О мести Цезарю,- добавил я. Это было еще до твоего возвращения из Испании и твоих великолепных триумфов, до того, как весь Рим наполнили твои статуи, как твоим именем назвали месяц в календаре*, как тебе дали звание «отец отечества» и даровали пожизненную диктатуру. Вместе с Кассием мы были на том народном собрании, когда твой приспешник Антоний поднял над твоей головой, будто неожиданно, диадему*. Один миг ты изучал толпу, ожидая всплеска восторга. Толпа молчала. Увидев это, ты принял строгий вид и отодвинул рукой диадему. Форум вздрогнул от рукоплесканий. Спектакль, участниками которого были Антоний и ты, не удался, как и тот давний с Веттием. Боги дали тебе много талантов: ты великий полководец, великий актер, великий игрок, великий сочинитель истории, великий оратор. Но драматургия не твоя стихия, хотя ты и мастер интриги. У тебя нет чувства меры. Тогда я убежал на Капитолий. Бродя между статуями древних царей и полководцев, я наткнулся на статую моего предка. Бронза сохранила неукротимую силу воли, яростную решимость идти до конца. Мой предок не был философом. Он был воином. По характеру он ближе к Кассию... Но что это? На бронзовом плече надпись. Нет, не древняя этрусскими буквами. Надпись мелом, может быть, сделанная вчера: «Бедный Брут! Ты казнил своих сыновей и не оставил потомства. Царям некого бояться!» - Невежда! - закричал я, обращаясь неведомо к кому. - Мало тебя в детстве били ферулой! Брут казнил двух старших сыновей, а мой род происходит от младшего! Март неудержимо шел к своей середине. Утро ид было светлым и предвещало добрый день. Веттий предугадал мою будущую роль. Я ненавидел Помпея, но не собирался его убивать. Теперь я решил убить тебя. Роли распределены. Назначено место казни: портик, окружающий театр Помпея. Ты оставил его статую, чтобы все знали о твоем благородстве. Поверженным не мстят! Помпей, обратившись в бегство, пал от руки жалкого египетского раба. Ты падешь от рук сенаторов и от моей тоже. Это будет публичная казнь. Позолоченное кресло, на котором ты восседаешь, поставят у статуи Помпея. Ты упадешь к его ногам и зальешь курию своей кровью, как до того залил мир кровью сограждан.Я вышел в атрий. Там, рядом с восковыми изображениями предков, хранился кинжал в старинной оправе. Это была реликвия матери. Будто бы этим кинжалом Сервилий убил Спурия Мелия. Я протянул руку к кинжалу, и в это время я услышал шаги. Оглянувшись, я увидел жену. - Порция! Почему ты не спишь? Ведь еще рано! - Спать этим утром! - воскликнула она,-Твой сон был тяжел. Я услышала тайну из твоих уст. Почему ты скрывал от меня свою тайну? - Но это не только моя тайна,- пытался возразить я. - Но ты забыл, чья я дочь,- произнесла она. - Помпей убил твоего отца. А Цезарь моего... Если бы я была мужчиной, я давно бы сделала то, на что вы решились. Она открыла шкаф и, достав кинжал, протянула его мне. - Возьми! И пусть тебя не покинет воля Катона. Еще через час я был в портике Помпея. Сенаторы уже собрались. На месте друзья. А ты запаздывал... Неужели нашелся предатель и твое обычное счастье спасет тебя от казни, которую ты заслужил? Но вот и твои носилки. Мне стало страшно. И ты издали, заметив бледность моего лица, сказал: - Брут, что с тобой? Сойдя с носилок, ты прошел к своему креслу. Мы столпились вокруг. Кто-то сорвал с твоих плеч тогу. Посыпались удары. Когда я занес кинжал, твой взгляд скользнул по моему лицу и застыл на стали. - И ты, Брут? - это были твои последние слова и твой последний вопрос, обращенный ко мне. Примечания Катон Младший - правнук Катона Старшего. Платон имел свою школу в садах Академа (отсюда наше понятие «академия»), ученик Платона Аристотель имел школу в садах Ликея (отсюда наше слово «лицей», прославленное А. С. Пушкиным), философ Зенон и его ученики собирались в «пестром портике», по-гречески «стоя пойкиле» (отсюда и название философской школы - «стоики»). Эпикур учил в саду при своем доме. На заседании сената Цезарь выступил против смертной казни разоблаченных сторонников Катилины. Выступивший после Цезаря Катон ратовал за смертную казнь и своей речью создал впечатление, что мягкость Цезаря объясняется его соучастием в заговоре. Своих сыновей, причастных к заговору, имевшему целью возвращение этрусков, Брут, приказал казнить. Римские всадники - второе римское сословие. Крупные землевладельцы и ростовщики, стоявшие вне сената. На Капитолии находилась статуя Брута, первого римского консула, изгнавшего из Рима этрусских царей. На заседаниях сената председательствовал один из консулов. В Риме распространялись нелепые слухи, будто Брут был сыном Цезаря. В год рождения Брута Цезарю было 15 лет Философской смертью называли в древности самоубийство. Катон покончил жизнь самоубийством. Гай Кассий участвовал в походе Красса на Парфию в качестве квестора, а после поражения и гибели Красса в 53 году до н. э. как управитель Сирии отразил нападение парфян на эту провинцию, разбив парфянское войско. «Учителем» Кассий назвал Цицерона. Впоследствии Цицерон был казнен как вдохновитель убийц Цезаря. Седьмой месяц нашего календаря (в Риме - пятый, так как год начинался в марте) - июль - продолжает носить имя Юлия Цезаря. Диадема - знак царской власти, которой добивался Цезарь.
|
