|
Остров Горн, 2014, № 11 Актуальная тема Шестая Бастионная. Что Россия может дать Крыму и Севастополю, и чему она должна у Севастополя научиться © Николай Кудряков II. Рождённая революцией Ужасно люблю рассказы про красных кавалеристов, и чтобы они всегда побеждали. Виктор Драгунский, «Денискины рассказы» …все начинается в детстве: первые паруса, первые стихи и первые неудачи. Первая любовь и первый смелый поступок. <…> Детство — это как сказка, которую каждый раз можно рассказывать по-новому. Главное в нем все равно всегда остается: радость открытия мира, радость ребячьей дружбы и ощущение свежести и синевы… у детства смелый характер. Оно борется за радость. Владислав Крапивин, «Тень каравеллы» Он кончил школу сельскую, зачитывался Грином, Вчера сидел за партою, сегодня первый бой,
Единственный оставшийся с горячим карабином, С короткой биографией, с великою судьбой. Юрий Визбор, «Ванюша из Тюмени» Значит, нужные книги ты в детстве читал. Владимир Высоцкий, «Баллада о борьбе» Русское — значит советское «Крымская весна» — это очень серьезный повод задуматься и о том, что Россия может и чего пока не может дать не только Крыму и Севастополю, но и миру и человечеству в целом, и самой себе — вместе с вновь обретенным Севастополем. И что она дала миру и человечеству по крайней мере на протяжении такого короткого XX века. Сегодня нет ничего глупее и одновременно подлее, чем подчеркивать и выпячивать особость и неповторимость России, особенно так, как это делают, например, Николай Стариков или Феликс Разумовский. Сегодня нужно говорить прежде всего о всемирной значимости исторического опыта нашей страны. И прежде всего — о всемирно-исторической роли Октябрьской революции 1917 года. Даже то, что после 1917 года Россия делала сугубо для себя, она делала для человечества, являясь в качестве одной отдельной страны прообразом нового исторического мира. Истории было угодно, чтобы именно русская революция оказалась первой в мире победоносной социорно-освободительной революцией, революцией, которая вырвала не просто целую страну, а огромную страну из политической и экономической зависимости от промышленно развитых стран Запада. Николай Стариков, отвечая на вопрос, почему Россию ненавидит Запад и особенно Америка, обычно отвечает, что мы-де уникальная, единственная в своем роде страна — поэтому. Да нет, тезка! Уникальной страной мы были с 1917 по примерно 1945 год. В 1945 году начинается вторая волна социально-освободительных революций. В 1949 году побеждает революция в Китае — и мы перестаем быть единственными и неповторимыми. И вот именно как страну, давшую другим странам пример и надежду; именно как страну, давшую другим странам и народам моральную санкцию на борьбу против глобального капитализма; именно как страну, ставшую стратегическим тылом и арсеналом этой борьбы, именно за эту всемирность — за Кубу, за Вьетнам — нас боялись и ненавидели. Именно за это России до сих пор благодарны — хотя нынешняя Россия совершенно этого не заслуживает — и в Китае, и во Вьетнаме. Эта всемирность проявлялась и тогда, когда мы были одной отдельно взятой страной — отправляя добровольцев, танки и самолеты в Испанию. Эта всемирность проявлялась и тогда, когда вопрос о самом существовании новой России был еще не решен. Грандиозная волна солидарности с Советской Россией, требование прекратить интервенцию, прекратить поддержку внутренней русской контрреволюции — вот что было. Миллионные митинги, забастовки, срыв отправки оружия — вот что было. Восстание французской Черноморской эскадры, красные флаги на французскими кораблями в Севастопольской бухте — вот что было. Мемориальная доска на Большой Морской улице Севастополя в память о черноморском восстании французского флота. «Спасите человеческую правду, спасая правду русскую! Знайте, что грядущие поколения будут судить о честности людей нашего времени в зависимости от того, сумели ли они подняться в этот момент, чтобы прокричать: "Нет!”» Анри Барбюс, 1919 г. Сегодня на Западе если не понимают, то чувствуют, что Россия в принципе пока еще способна стать тем, чем она должна быть — центром нового исторического мира, экономически и политически противостоящего «золотому миллиарду», еще способна повторить свой 1917 год, еще способна возобновить «красный проект». Вот за что нас все еще боятся и все еще ненавидят — за революцию, которая все еще возможна. Что ключевым моментом советской эпохи была именно революция — об этом приходится напоминать особо, потому что ценителей «советской цивилизации» у нас сейчас немало — но ценящих исключительно Берию и Андропова, и забывающих не только Луначарского, но и Ленина; забывающих, что индустриализация началась с плана ГОЭЛРО; что «атомный проект» начался не при Берии, а при Луначарском — в физико-техническом отделении образованного в 1918 году в голодном Петрограде Рентгенологического института, что всего в России в 1918–1920 годах было создано три десятка научных центров мирового уровня. Вот тот культурный переворот, начавшийся еще в огне гражданской войны, и стал целью революции, сутью её всемирно-исторической значимости, он был примером подлинной модернизации. СССР для незападного мира — то есть для большинства человечества — стал поставщиком промышленных технологий и достижений в здравоохранении, образовании и фундаментальной науке, благодаря СССР многие страны и народы приобщались не просто к цивилизации, а к самым современным областям науки, включая ядерную физику. Еще полвека тому назад Чарльз Сноу утверждал — в своей знаменитой статье «Две культуры», и был прав, — что ликвидировать безграмотность в странах «третьего мира» можно только опираясь на опыт СССР и только с участием советских специалистов. А что сегодня человечеству может предложить сегодняшняя Россия? Сегодняшняя Россия в своей системе образования сама позорно и бездумно копирует худшие стандарты Западной Европы. Сегодня мы в Крым и в Севастополь потащим мерзейшее и позорнейшее изобретение — ЕГЭ. И мне втройне стыдно перед крымчанами потому, что именно Севастополь, на мой взгляд, на протяжении последних двух десятилетий отстаивал на постсоветском пространстве советскую интернациональную культуру. * * * После того, как Украина стала независимым государством, государственное снабжение библиотек Севастополя детской литературой на русском языке фактически прекратилось. В 2009 году в Севастополе возникло общественное движение по пополнению библиотек добровольными пожертвованиями. К русскоговорящим гражданам России, других бывших республик СССР и стран дальнего зарубежья Севастополь обратился с призывом: «Приезжаешь в Севастополь — подари детям книгу!» Вот что писала на эту тему петербургская газета «Невское время»: «Все лето продолжается акция по сбору литературы на русском языке для детских библиотек. Инициаторами ее стали обычные горожане, которые столкнулись с проблемой — детям нечего читать на родном языке. <…> Читатели и сотрудники "НВ” собрали для Севастополя около 200 книг, которые мы передали в Центральную детскую библиотеку имени А.П. Гайдара и в районную библиотеку, которая носит имя писателя-мариниста — капитана 1-го ранга Геннадия Черкашина. Сотрудники оказались очень рады этим подаркам — литература на русском языке не приобреталась за последние 20 лет, и фонды почти иссякли. На информацию об акции, распространенную через интернет и российские СМИ, откликнулись десятки людей. Теперь севастопольские домохозяйки-активистки практически каждый день ездят на вокзал — встречают поезда с книжными посылками и разносят их по библиотекам. Точно так же, всем миром, горожане будут собирать и учебники по русскому языку и литературе». Две партии книг я отправил в Севастополь почтой, третью в 2012 году привез сам. Заранее попросить, чтобы домохозяйки-активистки меня встретили и забрали книги на вокзале, я не догадался. Устроившись, начал договариваться о встрече. Меня ждали с книгами на улице Шестая Бастионная. Шестая Бастионная — это одно- и двухэтажные дома, заборы и калитки. Хозяина нужного мне дома звали Александром — загорелый худощавый парень, босой на крашеном дощатом полу. В Севастополе я второй раз, — начал я, — а у вас на улице — впервые. А название улицы — как будто знал его всегда. Будто не знать его невозможно. Как Невский проспект или Арбат. - Да, название у нас эпическое, — согласился хозяин. — Не знать его действительно невозможно. Вы Крапивина читали? Я мысленно хлопнул себя по лбу. Крапивина я читал. Сорок с лишним лет тому назад. В журнале «Пионер». Я был книжным ребенком, но поначалу не запоминал ни названий, ни авторов. От прочитанного в душе оставались общие ощущения, сюжеты, в лучшем случае — имена героев. Первые прочитанные мною вещи Крапивина — «Бегство рогатых викингов» и «Алые перья стрел» — оказались именно такими, поначалу анонимными, но оставившими ощущение добра и света. Фамилию автора я запомнил, прочитав «Валькины друзья и паруса» и «Тень каравеллы». Название «Шестая Бастионная» всплыло из подсознания, когда я пришел на эту улицу с рюкзаком книг. Здесь я вдруг понял, что пора перечитывать Крапивина — спустя без малого полвека после того, как перестал читать журнал «Пионер». * * * Главное впечатление от самого Севастополя — что это более русский город, чем Москва. Главное ощущение по поводу себя самого и своей страны — «большой» России, привезенное из Севастополя, — ощущение собственной неполноценности и некоторого стыда. Ощущение это у меня возникло от общения с жителями Севастополя, для которых поддержка русских библиотек, поддержка русской и советской исторической и культурной традиции стала делом жизни. Большой России есть чему учиться у севастопольцев. Учиться нужно пониманию того, что культура советского периода является неотъемлемым пластом русской культуры как таковой. В частности, именно в Севастополе я увидел, что осознанное, активное, бережное отношение советскому пласту русской культуры может стать смысловым и ценностным стержнем движением за российскую историческую идентичность как таковую. Особо в Севастополе почитают, как мне показалось, Владислава Крапивина — по крайней мере, те, с кем я познакомился. Интернет-страница городского форума, созданная добровольцами-книгоношами и посвященная пополнению детских библиотек, называется «Площадь карронад». А ведь Крапивин — это всего лишь один из целой плеяды литераторов, характер и содержание творчества которых основано, с одной стороны, на наследии русской классики и на знании русской истории, а с другой — сформировано советским периодом и советскими ценностями. В ряду старших и младших современников Крапивина по советской эпохе можно назвать Вениамина Каверина, Виктора Драгунского, Николая Носова, Александра Волкова. А Анатолий Рыбаков с «Неизвестным солдатом»? А Борис Васильев с «Зорями»? А если выйти за рамки детско-юношеской темы? Пьесы Виктора Розова — они для какого возраста? А романы братьев Стругацких? Наконец, такое уникальное явление как авторы-исполнители. В первую очередь здесь должен быть назван Владимир Высоцкий — с «Черными бушлатами», с батальоном, который «геройствовал в Крыму», и со всем прочим. Или это явление — авторская песня — к русской культуре не относится? Но как только мы начнем вспоминать, начнем цитировать, начнем подпевать — подпевать тому же Виктору Берковскому, мы с неизбежностью придем к истокам — к Павлу Когану с «Бригантиной», к Багрицкому с «Контрабандистами», к Светлову с «Гренадой». И это тоже будет русская культура и русская словесность. А вот теперь о том, за что нам, в большой России, может быть стыдно. За то, что за минувшие двадцать с лишком лет, официальная позиция Кремля — по крайней мере в сфере культуры — мало чем отличалась от официальной позиции Киева. Да, у нас очень просто купить книжку Крапивина или Каверина — купить и даже отвезти в Севастополь. Но, может быть, у нас Каверин или Крапивин специально изучается и обсуждается на уроках литературы или в телевизионных студиях? Если бы! Гораздо хуже то, что сам уклад нынешней российской жизни учит тому, что каверинский Саня Григорьев — это «совок» и «ботаник», что творческий труд, верность дружбе, преданность родине — это опять же «совок» и «отстой». Барин нас научит Мне стыдно за большую Россию потому, что культурной доминантой здесь у нас давно стал антикоммунизм. У нас здесь обер-учителем для всех возрастов подвизается Никита Михалков. С очередным поучением он выступил в те самые дни, когда происходило законодательное оформление воссоединения Крыма и Севастополя с Россией. Выступил с документальным — якобы! — фильмом «Легкое дыхание Бунина». Согласно Михалкову, Бунин в России был, но ни Светлова, ни Багрицкого, ни Когана — не было. Само собой, не было ни Каверина, ни Крапивина, ни Городницкого. Советского периода в российской культуре и в российской истории не было как такового, было просто голое пространство и ничем не заполненное время. Пришли большевики и все разрушили — вот альфа и омега михалковского представления об истории. При этом он показывает рукой на построенные при большевиках колхозные коровники — да, действительно разрушенные в постсоветское время, показывает на останки построенных при большевиках тракторов и комбайнов. Так и хочется спросить — Никита Сергеевич, Вы нарочно идиотничаете, или на самом деле так думаете? И «Литературная газета» задается по поводу фильма вопросом: «Что скажут севастопольцы?» — потому что, говоря как бы про Бунина, Никита Михалков начинает демонизировать и проклинать Ленина — того самого Ленина, памятники которому только что крушили те, от кого крымчане спаслись, воссоединившись с большой Россией; того самого Ленина, памятники которому люди защищали в Донецке и в Харькове. * * * Кстати, почему Никита Сергеевич так эпически провалился со своей дилогией — «Предстояние» и «Цитадель»? Давайте вспомним, как он объяснял свой внутренний позыв к созданию этой эпопеи. Он-де посмотрел «Спасти рядового Райана» Спилберга, и решил, что от этого фильма у неискушенного зрителя может сложиться неправильное впечатление о том, кто победил в той войне. Никита Сергеевич напрасно обеспокоился. Американский режиссер таких задач — возвысить Америку и принизить Россию (Советский Союз) — перед собой не ставил, и ничего принижающего нашу страну в фильме нет. А во-вторых… Во-вторых, действительно, кто победил в той войне? Наиболее уместным мне кажется ответ, озвученный однажды Александром Зиновьевым. В той войне, по мнению А. Зиновьева, победил советский выпускник-десятиклассник. Да, в этом есть известное преувеличение. Но в этом есть и великая правда. Дело даже не в том, что, как объяснил сам А. Зиновьев, советский десятиклассник пришел в артиллерию, в связь, в разведку, в штабы — т.е. в технические рода войск, на обработку информации и на подготовку решений. Дело и в общем настрое, в системе ценностей. И вспоминается в связи с этим финал первой части повести Владислава Крапивина «Алые перья стрел» — о времени, когда будущий советский десятиклассник еще учился в пятом классе. «Они не знали, что будут впереди годы не очень спокойные, тревожные, но не опаленные еще самой большой грозой. Еще восторженно маршировал по гамбургским мостовым Пауль фон Шифенберг, будущий командир дивизии СС, не ведая, что зимой сорок четвертого года пуля снайпера Вершинина просверлит ему переносицу. Еще не была сделана противотанковая граната, которую в белорусском лесу швырнет себе под ноги окруженный немцами партизанский разведчик Шадрин. Еще не построен был бомбардировщик, на котором погибнет стрелок-радист Шагренев. Никто не знал, что будет такой орден — Отечественной войны, с которым вернется домой танкист Цыпин, а морской пехотинец Логинов не вернется, орденом его наградят посмертно. И наверно, росла еще где-нибудь в Сибири та береза, из которой сделают приклад для снайперской винтовки Сергея Иванова. Их, эти приклады, будут делать на комбинате, куда пойдет работать Валька… А сейчас они пели. И в тысячах других дворов тоже пели, гоняли мяч, клеили воздушных змеев и стреляли из луков тысячи мальчишек, которых, видимо, не принимал в расчёт и о которых разбил свою стальную мощь фюрер третьей империи рейхсканцлер Адольф Гитлер. Они пели. Вечер был теплый, и песня славная, и друзья надежные. Давайте простимся с ними сейчас, в этот хороший вечер. Впереди у них еще целых четыре лета — солнечных и почти мирных». Да, давайте здесь простимся с героями Владислава Крапивина, и давайте спросим Никиту Михалкова: где в Ваших фильмах последних десяти лет советский десятиклассник? Способны ли Вы понять и воспроизвести подобный тип личности? А советский десятиклассник на той войне — это именно тип личности, именно типаж, олицетворение целой эпохи. Советский десятиклассник, защищающий Родину — о нем же сложен целый эпос! Никита Сергеевич, Вы в состоянии поучаствовать в продолжении и пополнении этого национального эпоса? Можете Вы в своей режиссурой воспроизвести такого героя, можете Вы превзойти образ старшего лейтенанта всех времен и народов Володю Шарапова — того самого, у которого, по выражению капитана Жеглова, десять классов на лбу написано? Да что там Шарапова! Вы способны, пользуясь современными художественными формами и техникой, снять хотя бы «Сказку о Мальчише-кибальчше»? Что Вы можете рассказать о мальчишках, которые пели, гоняли мяч, клеили воздушных змеев и стреляли из луков в 30-е годы? А в 50-е? Помните ли Вы себя в том возрасте, для которого выпускались журналы «Пионер» и «Костер»? Так зачем Вы, потеряв интерес к юности, к периоду становлению личности, вообще беретесь о чем-то рассуждать? Никита Сергеевич Михалков как художник закончился не только потому, что он запретил себе знать имена Александра Грина и Юрия Визбора, не только потому, что утратил интерес к тому периоду жизни человека, когда совершается открытие мира, и тем самым утратил способность к собственным открытиям, сознательно превратил себя в старика, оставил себе только воспоминания, обрек себя на брюзжание по любому поводу. Самоубийство Михалкова как художника состоялось с его вступлением на стезю антикоммунизма. Антикоммунизм бывает разным. Бывает антикоммунизм буржуазный. У Никиты Сергеевича антикоммунизм барский, либерально-помещичий. А ведь предупреждал когда-то Александр Блок. «1) Художнику надлежит знать, что той России, которая была, — нет и никогда уже не будет. <…> Та цивилизация, та государственность, та религия — умерли. Они могут еще вернуться и существовать, но они утратили бытие, и мы, присутствовавшие при их смертных и уродливых корчах, может быть, осуждены теперь присутствовать при их гниении и тлении… 2) Художнику надлежит пылать гневом против всего, что пытается гальванизировать труп…» Та Россия действительно вернулась как труп; вернулась, утратив бытие; вернулась в попытках насаждения и гальванизации мертвых и уродливых форм — монархизма, православия и белогвардейщины. А Никита Сергеевич Михалков, не будучи способным рассказать даже про советского десятиклассника, во всем этом посильно участвует. Что может помочь в разоблачении и преодолении михалковщины? Не в последнюю очередь — душевное здоровье и гуманизм лучших образцов советской литературы, в том числе- детско-юношеской. Ну а пока — и я вынужден об этом честно предупредить новых граждан России, моих знакомых севастопольских подвижников — что детские больницы и памятники Ленину уничтожают и здесь, здесь Никита Михалков славит Ивана Ильина — фашиствующего демагога и духовного двойника Степана Бандеры, и теперь вам — и нам — придется, опираясь на память о декабристах и народовольцах, на наследие Герцена, Плеханова и Ленина, на ценности, привитые стихами Маяковского, пьесами Розова и повестями Владислава Крапивина, — вместе бороться за подлинное обретение подлинной России, вместе искать и не сдаваться.
|
