Интернет-издательство «Контрольный листок»
Пятница, 03.05.2024, 01:35
Меню сайта
Наш опрос
Оцените мой сайт
Всего ответов: 1164
Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0
Форма входа

Остров Горн, 2013, № 12
 
Антипсихиатрическое движение
 
Критерии нормативности в пространстве общества и истории: социальная феноменология безумия
 
© О.А.Власова
 
Проблема критериев нормативности, особенно нормативности психической, всегда была не столько клинической, сколько гуманитарной проблемой. Ее исследованием занимались философы, социологи, психологи, антропологи и культурологи по всему миру. Психиатрии здесь отведена роль лишь установления этих критериев, понимание их смысла и сущности является уже уделом наук о человеке.
Вопрос психической нормативности и нормативности в целом широко дискутировался в советской медицине в рамках разработки теории нормологии, с особой актуальностью возникает он в нашей стране и сейчас, накануне грядущих психиатрических реформ. Российское общество начинает задумываться о том, как могут находиться внутри него те элементы, которые представляются потенциально опасными, и как можно интегрировать в него тех, кто настолько чужд большинству. Дело в том, что российское общество делает такой серьезный шаг с полной несерьезностью. Такие широкомасштабные реформы на Западе были основаны на уже изменившемся общественном сознании, западное общество оказалось готово к ним и само уже требовало реформ. В России же все по-другому. При одной мысли о том, что на улицы якобы «выпустят сумасшедших», россиянин приходит в ужас. Определяя психическую патологию как дезадаптированность, общество не поймет ее сути и не сможет интегрировать ее в свои пределы. По этим причинам, на наш взгляд, необходимо усвоение западного опыта и для начала — обращение к той его части, которая нам разъяснит, как возникают в обществе критерии психической нормативности и каково их социальное значение.
Разработка проблемы психической нормативности предполагает тесное взаимодействие различных наук, в противном случае выработать единую концепцию ее функционирования невозможно. На Западе, как мы уже отмечали, этой проблемой занимались философы, психиатры, психологи, социологи, но инициировали ее исследование со стороны гуманитарных наук именно антропологи и этнологи.
Уже в 1934 г. в статье «Антропология и анормальное» Рут Бенедикт указывает, что критерием нормальности является соответствие взглядам социальной среды, которая окружает индивида (Benedict 1934: 59–80). М. Херсковиц, основываясь на исследованиях Бенедикт, предлагает термин «инкультурация». Под этим термином он понимает вхождение индивида в конкретную культурную среду, которая впоследствии определяет мышление, модели поведения и восприятие реальности. Инкультурация находится в тесной связи с формированием представлений о норме и патологии. В работе «Культурная антропология» Херсковиц указывает, что «определение того, что нормально и что ненормально, зависит от системы отношений в культуре» (Herskovits 1955: 356).
В 1939 г. этнолог и психоаналитик Жорж Деверо, считающийся родоначальником этнопсихиатрии, на основании проведенных этнологических исследований (индейцы хопи, папуасы Новой Гвинеи, племя седанг и др.) предложил социологическую теорию шизофрении (Devereux 1939: 215– 247). Он пытается ответить на вопрос, почему шизофрения спонтанно возникает у человека, тогда как для того, чтобы вызвать сходные изменения у животных, нужны долгие экспериментальные воздействия. Шизофрения, по Деверо, является следствием дезориентации в изменяющейся социокультурной среде, но сама среда не может быть при этом причиной шизофрении. Отвлекаясь от узкого понимания шизофрении, Деверо говорит о том, что современная цивилизация сама страдает от социо-политико-экономической формы шизофрении — ложного и нереалистического восприятия окружающего мира. Представление о реальности в этом случае подобно архаическим формам мышления, которые допускают возможность псевдоориентации в сверхъестественном мире, если ориентация в реальном мире невозможна. Именно поэтому некоторые черты и симптомы шизофрении воспроизводят различные обычаи и ритуалы. По мнению Деверо, шизофрения — это этнический психоз нашей культуры, им страдают все: как врачи, так и пациенты. По этой причине невозможно определить ни анатомический субстрат шизофрении, ни ее органическую этиологию, ни излечить от нее. Избавиться от шизофрении можно лишь путем культурной революции.
В связи с такими идеями возникает вопрос о том, насколько глубоко проникают те предписания, которые закладываются в человеке обществом и культурой и насколько «поведение по правилам» связано с «переживанием по правилам». Наравне с антропологами, об относительности критериев нормативности начинают говорить и психиатры, выходя при этом из узкой области клиники в пространство гуманитарной рефлексии. На социальную относительность психической патологии указывает еще родоначальник феноменологической психиатрии К. Ясперс. В работе «Стриндберг и Ван Гог» он проницательно отмечает тот факт, что даже при большом старании мы не найдем гениальных шизофреников в Западной Европе до XVIII в., поскольку в Средневековье царствовует истерия. Нашему же времени, пишет Ясперс, свойственна особая «предрасположенность» к шизофрении, тесная связь к ней (Ясперс 1999).
Того же мнения придерживается и Л. Бинсвангер, родоначальник другого направления — Dasein-анализа. Он отмечает, что суждение о болезни или здоровье — это предмет нормы социального отношения. Даже неспециалист в области психиатрии оценивает странное или отклоняющееся от нормы поведение как симптом болезни. «Понятие "больной” и "здоровый” формируется, таким образом, внутри культурной системы координат», — заключает Бинсвангер (Бинсвангер 2001: 349). Нормы поведения варьируют в зависимости от уровня образования индивида, его социального окружения. Несомненно, напоминает он, когда-то то, что сейчас мы называем «больным», воспринималось совсем иначе.  В Древней Греции в этом случае говорили о вдохновленности Апполоном, а в Средние века — об одержимости дьяволом.
Важным, по мнению Бинсвангера, является то, что когда мы устанавливаем ненормальность, мы, как правило, опираемся на нормы социального поведения, основываясь на фактах из области социального взаимодействия (communicatio) и любви (communio). Поэтому в основе суждения о ненормальности лежит барьер коммуникации, который исключает подлинную встречу людей. Это-то и дает основания впоследствии одному из них вынести суждение о странности и ненормальности другого. При этом данный коммуникативный барьер превращается в объект. Значит, в основе признания поведения человека патологическим лежат барьеры понимания, они являются как бы невидимой глазу основой, на которой возникает необходимость считать какого-либо человека ненормальным и поставить ему определенный диагноз.
В статье «Стыд как историческая проблема» другой представитель феноменологической психиатрии, Эрвин Штраус, на примере сексуальных перверсий описывает опорные пункты своей историологии, в которой он пытается связать опыт психического заболевания с историческим и общественным бытием. Многие феномены человеческого существования, в том числе и психопатологические феномены, на его взгляд, могут быть осмыслены лишь в рамках историологии. «Так происходит, — пишет Штраус, — потому, что переживающая личность осмысляет себя историологически, т.е. как постоянное становление» (Straus 1966: 217).

 

 
 
Даже к научной работе (пусть на примитивном, студенческом уровне) отношение явно с отклонениями от нормы, как «кушать подано» (скриншот с сайта компании DiplonON). Такая реклама явно не способствует уважению к диплому с отличием!

 

Каждый человек, отмечает исследователь, входит в общество и наделен определенным общественным статусом. Но общество — это не только простая совокупность людей. «… Большие и длительно существующие человеческие общности, — пишет Штраус, — первоначально возникают не в качестве экономических групп — общностей охотников, земледельцев и скотоводов, — но как культурно-языковые общности. То есть они разделяют одну интерпретацию мира, интерпретацию, которая выработана ими исторически» (Straus 1952: 10). Идентичность и общность приобретают в обществе антропологическое значение. Общество формирует идеал группы, разделяемый всеми ее членами, а также наделяет человека определенным общественным положением. Но это только одна сторона. Второй стороной бытия в обществе является необъективированное непосредственное становление, которому молчаливо следуют все члены группы.
Стыд отражает разделение этих двух сторон, что приводит к расколу опыта на общественный и непосредственно личный. «Стыд отделяет непосредственное становление от окончательного результата и защищает то, что пребывает в становлении, от насилия завершенностью», — пишет Штраус (Straus 1966: 221). Тот, кто стыдится, — посторонний — находится в стороне от разделяемого всеми непосредственного опыта группы. Для того чтобы войти в него, этот посторонний вынужден прибегать к объектификации, что и происходит в случае сексуальных расстройств. Больной неспособен совмещать две сферы опыта: общественный опыт завершенности и разделяемый всеми опыт непосредственного становления. В его сознании они противоположны, поэтому стыд — это защита от общественного во всех его проявлениях.
Но, по мнению исследователя, кроме защитного, есть и еще одна форма стыда — маскирующий стыд. Если защитный стыд оберегает непосредственный опыт от вторжения общества, то маскирующий скрывает отклонение от идеала группы, в которую включен человек. Интенсивность маскирующего стыда уменьшается с увеличением расстояния от группы. Он, как считает Штраус, действует от имени социального престижа: «Идеал группы изменяется во времени, он разный в разных странах, народах, классах и поколениях. И форма, которую примет маскирующий стыд, будет изменяться в зависимости от доминирующего в группе идеала» (Ibid: 223). Поэтому стыд историчен. И только историология как наука об изменяющемся во времени опыте может приоткрыть сущность этого и других аналогичных ему феноменов.
Носителем приоритетов и норм общества в случае вынесения решения о психической ненормальности, безусловно, является психиатр. Голландский Dasein-аналитик Я.Х. Ван Ден Берг пишет, что заболевание и особенности его протекания очень часто зависят от приоритетов врача, который работает с больным. Он указывает: «Нужно допускать, что пациент вообще следует за предпочтениями его врача... Если врач — последователь Юнга, пациенту снятся архетипические сны; с последователем Сартра они экзистенциальны. <…> Даже пациент, страдающий от серьезной неизлечимой психической болезни, может в большой степени следовать за предпочтениями врача. Каждый пациент страдает не только от своей болезни, но и от тех симптомов, которые, по мнению его врача, в нее входят» (Van Den Berg 1972: 84).
На основании таких высказываний можно заключить, что психиатрия выступает основным институтом, осуществляющим нормативное регулирование в обществе. Диагноз при этом не болезнь, но ярлык, свидетельствующий о тяжести преступления. Особенно остро проблемы связи критериев нормативности и репрессивной функции общества в XX в. поднимаются представителями антипсихиатрии (Р.Д. Лэйнг, Д. Купер, Т. Шаш, Ф. Базалья).
 
Поиск
Календарь
«  Май 2024  »
ПнВтСрЧтПтСбВс
  12345
6789101112
13141516171819
20212223242526
2728293031
Архив записей
Друзья сайта
  • Официальный блог
  • Сообщество uCoz
  • FAQ по системе
  • Инструкции для uCoz
  • Издательство «Контрольный листок» © 2024 Бесплатный хостинг uCoz