Охта-Центр. Том 7. Избранные эссе
Л.Улицкая и её «Даниэль Штайн, переводчик»
© Денис Муромцев (2012)
Творчество Людмилы Улицкой исследователи относят к «традиционалистскому». И действительно, ее жанровые предпочтения - циклы рассказов, романы имеют «признаки семейных хроник». Однако роман Л.Улицкой «Даниэль Штайн, переводчик» (2006), получивший в 2007 г. главную премию конкурса «Большая книга», показывает, что писательница вполне овладела технологиями нелинейного постмодернизма.
Над романом «Даниэль Штайн, переводчик» Людмила Улицкая работала 14 лет, с 1992 года, с момента встречи с человеком-легендой, Оскаром Руфайзеном, монахом-кармелитом, известным в Израиле под именем брата Даниэля. Уже одного беглого взгляда на судьбу этого человека достаточно, чтобы понять, что она требует особой формы нарратива. Линейное повествование, классическая форма агиографии современного народного святого в сегодняшней литературной практике не воплотимы. Подвергая деконструкции литературные «штампы», Л.Улицкая использует игровую стихию постмодернистского дискурса для многоуровневой организации текста, ориентируясь, таким образом, и на интеллектуала и на массового читателя.
Так роман «Даниэль Штайн, переводчик» - блестящая игра с популярным на Западе жанром non-fiction, «мутирующим» в жанр «апокрифа» или «жития». Документальность романа - игровая, она сдобрена вымыслом. Это и понятно: сегодня писать документальную книгу о Катастрофе после «Блокадной книги» А. Адамовича и «У войны не женское лицо» С.Алексиевич, после фильмов С.Спилберга - значит сознательно ослабить свои позиции. Так появилась книга о Холокосте, но и не только о нём, скорее о судьбах частных людей, а Мирское гетто и все события вокруг него выросли до мировой символики. Так появился и литературный персонаж - Даниэль Штайн, какие-то факты его романной жизни перекликаются с соответствующими событиями жизни его прототипа - Оскара Руфайзена, какие-то - нет. Суть же игры заключается в том, что текст рассказывает себя сам - через письма самых разных персонажей романа, какой-либо гранью соприкасавшихся с братом Даниэлем, в том числе и такого, как писательница Людмила Улицкая. Этот приём включения в повествование образа автора-персонажа, наделённого многими биографическими подробностями, использованный в «классических» постмодернистских текстах «Душа патриота, или Различные послания к Ферфичкину» Е.Попова и «Москва-Петушки» В. Ерофеева, позволяет Л.Улицкой растворить голос автора, неотличимый от голосов других персонажей, во множестве разорванных дискурсов. Заодно, кстати, на уровне формы романа возникает ещё один аспект игры с читателем - нарушение определённых этических догм: читателю «приходится» читать частные письма, доносы, протоколы допросов, словом, всё то, что в реальной жизни табуировано. Это приводит к тому, что нарушается иерархия между автором-творцом текста и творимым миром: автор выступает сам как часть творимого мира, таким же как другие персонажи, он снимает с себя ответственность за текст, так как он - не «творец», а только помощник «Творца».
«Самоустранение» автора от ответственности и роли творца текста имеет в романе далеко идущие последствия. Поскольку роль «творца» становится «вакантной», её приходится занять читателю, которому предлагается из позиции ведомого перейти в позицию ведущего и в процессе чтения-понимания практически самому «творить» из разрозненных разновременных обломков текст-мир. Автор романа провоцирует читателя в процессе чтения производить интеллектуальное усилие, равное космизации Хаоса, т. е. на основе своего жизненного опыта и этических представлений буквально «отделять» одно от другого, выстраивая в процессе понимания ряд оппозиций: верх-низ (божественное-человеческое, высокое-низкое, моральное-аморальное, духовное-телесное), близко-далеко (современность-древность, Ближний Восток-Дальний Восток), мужское-женское (Вера-Любовь). Все эти оппозиции в конечном счёте корреспондируют друг с другом.
Так, к примеру, идеологический слой текста - поиски «дороги к Храму», традиционно связываемый с маскулинным дискурсом, оказывается на самой поверхности, это первый уровень, видный всем. А главный смысл женского дискурса, представленный в романе в виде постскриптумов, приписок, т. е. заведомо «второстепенных текстов, тщательно замаскирован и ориентирован на «своего» читателя, за размышлениями о высоких материях смогущего разглядеть скромную правду жизни, частных судеб персонажей романа. Теологические рассуждения о Троице божественной поверяются в романе практикой другой, не менее важной - Веры-Надежды-Любви, и главной оказывается последняя, поскольку без неё всё - «медь звенящая и кимвал бряцающий». Таким «кимвалом бряцающим» без любви в сердце представлен в романе «ищущий истину» Фёдор, чей образ откровенно связан с «достоевщиной». Человек духовно несвободный, зависимый, потому - страшный, поскольку ради «познания Истины» готов на всё, даже на убийство. Интересно, что он представлен в романе не только духовно, но и интеллектуально обделённым: он готов к потреблению «готовой» Истины, но не в состоянии её самостоятельно добывать, так как просто не владеет иностранными языками. Мотив же любви простой, человеческой оказывается в романе связующим. Он объединяет все разрозненные дискурсы частных писем, дневниковых записей, протоколов допросов, обрывков разговоров, даже доносов - воедино: мужско-женские отношения, телесную и духовную любовь, поиски Евой - Адама, Адамом - Евы, родителей и детей, извечный круговорот рождений-браков-смертей. Всё в романе вопиет и взыскует Любви, которой одной дано в Апокалипсисе ХХ века исцелить нравственные и физические уродства, восстановить нарушенный Космос.
Ключом же к пониманию смысла романа, средоточием и источником Любви является главный герой романа, что и вынесено в заголовок книги. Переводчик, поскольку миссия переводчика - служить «мостом» взаимопонимания, контакта и диалога в мире после разрушения башни Вавилонской, в мире, где главная проблема - понимание и приятие самого себя, другого, других. Все смыслы имени Переводчика в романе служат прояснению этой идеи. Даниэль аллюзивно связан с именем пророка Даниила, вышедшего невредимым из львиного рва. Штайн ассоциируется не только с образом «камня», основы, фундамента, но и с образом основателя католической церкви апостолом Петром. Самым «замаскированным» оказывается намёк на другого апостола - Павла, обращённого Савла, которому принадлежит свод посланий - паулинистика. Сердцем её является Первое послание к коринфянам, содержащее пространное и поэтическое кредо Любви. С этим текстом, фрагмент которого послужил эпиграфом книги, соотносится вся композиция романа Л.Улицкой. Вся система запутанных отношений между персонажами книги, на первый взгляд хаотично нагромождённых, в конечном итоге проходит испытание на основные критерии Любви: долготерпение и милосердие.
Следуя правилам игры постмодернизма - подвергать сомнению всё шаблонное, закоснелое: нормативную эстетику, конвенции массовой литературы, стереотипность мышления и ожидания читателя, Людмила Улицкая рассчитывала реакцию и «чужого» читателя. Расчёт был сделан верно и результат не замедлил сказаться. Об этом свидетельствует вал критики, угодившей в провокативно расставленную автором ловушку. А литературный скандал, как известно, всегда сопутствует успеху.
Поворот Л. Улицкой к постмодернизму является органичным развитием её писательской позиции и вызван не желанием «игры» ради самой «игры», но стремлением избежать однозначности, показав многоликость реальности и множественность её смыслов, избежав при этом навязывания читателю своей интерпретации их как истины в последней инстанции. Открытость её романа для толкований, приятия и неприятия можно расценить как проявление новой тенденции в русском постмодернизме, своеобразное западничество, ориентацию на толерантность новой модели культуры.
Литература
Улицкая Л. Даниэль Штайн, переводчик. - М.: Эксмо, 2007.
Малецкий Ю. Людмила Улицкая как зеркало русской интеллигенции //Новый мир - 2007. - № 5.
Ребель Г. Черты романа ХХI века в произведениях А.Иванова и Л.Улицкой // Нева. - 2008. - № 4.