История ухода в 1911 году из Московского Императорского университета (МУ) более чем ста преподавателей в знак протеста против политики Л.А. Кассо широко известна, однако в историографии нет работ, которые освещали бы финальную стадию этого конфликта научной общественности и власти, затянувшегося на целых шесть лет. Между тем, эти события интересны как яркий (может быть, самый яркий) пример построения взаимоотношений вузовской интеллигенции и власти в первые семнадцать лет ХХ века, и представляют ценность для изучения ее этических принципов. Настоящая работа представляет собой попытку реконструкции событий января-апреля 1917 года, в ходе которых указанный конфликт получил свое разрешение. Источниковой базой послужила периодика того времени, главным образом либеральная, так как именно в ней этим событиям уделялось довольно значительное внимание. Особенно в этом смысле следует отметить газету «Утро России», в которой на протяжении ряда месяцев существовала даже особая рубрика, посвященная «наследию Кассо».

1. Напомним вкратце события 1911 года. Совет МУ выражает свой протест против действий Кассо, нарушающих права университетской автономии, узаконенные Временным положением 1905 года. В ответ на это следует увольнение ректора университета А.А. Мануйлова, проректора П.А. Минакова и помощника ректора М.А. Мензбира. Тогда в знак протеста против министерского произвола университет покинуло более ста человек (в литературе встречаются различные цифры), в том числе и ряд ведущих профессоров, выразивших солидарность с уволенными членами президиума университетского Совета. Действия Кассо были противозаконны, их последствиями стали разгромленный университет и студенческие волнения, охватившие страну. В воспоминаниях А. Валентинова, содержится следующий примечательная реплика одного петербургского студента, относящаяся как раз к 1911 году: «В университет я не хожу... Нечего там делать... Эта сволочь Кассо разогнала всех порядочных людей... Скучно, серо...».

Попытки взаимоприемлемого разрешения конфликта стали предприниматься почти сразу же. В конце 1911 года делегация Совета МУ, еще небезуспешно ходатайствовала о возвращении членов президиума. Оставшиеся вакантными кафедры министерство заместило другими профессорами, причем, как правило замещение шло в порядке назначения, т. е. опять-таки в нарушение Положения 1905 года. Когда министром народного просвещения стал граф П.Н. Игнатьев (в начале 1915 года), вопрос снова был извлечен из небытия, но новый министр объявил, что в случае законного избрания профессоров он их без лишних формальностей утвердит, ломать же установившийся порядок замещения профессорских кафедр даже ради столь исключительного случая (а, скорее всего, именно в силу такой его исключительности) Игнатьев не хотел. Решение вопроса вновь отложилось на неопределенно долгий срок.

2. В январе 1917 года эта проблема снова попала в центр общественного внимания, когда в газетах промелькнуло короткое сообщение о том, что по приглашению Игнатьева в МУ возвращается покинувший его в 1911 году профессор А.Э. Вормс. Такой поступок больно задел других «ушедших». Одной из первых «ласточек» стала статья А.А. Кизеветтера в «Русских ведомостях». Основное ее содержание сводилось к тому, что поступок Вормса выходит за рамки индивидуального, так как уход был актом коллективным. Вормс на эту статью публично никак не отреагировал, но этим дело не ограничилось. В начале февраля на квартире профессора Н.В. Давыдова состоялось совещание ушедших профессоров. Газетный отчет суммировал высказанные на нем мнения в две основных точки зрения: 1) у большей части собравшихся отношение к поступку Вормса было резко отрицательным, так как университетский конфликт 1911 года не мог быть, по их мнению, разрешен действиями отдельных профессоров, а только коллективными, т. е. либо в университет должны были вернуться все, кто его покинул, либо не должен возвращаться никто; 2) меньшинство, напротив, считало, что конфликт в настоящее время утратил свою актуальность, в то время как русское общество и особенно русская наука заинтересованы в скорейшем возрождении университета.

Фактически эти две позиции были и позициями профессуры в ее отношениях со властью. Во-первых, уход профессоров был вызван протестом не столько против конкретного акта увольнения членов президиума, сколько против правительственной политики в университетском вопросе, когда МНП позволяло себе нарушать установленные законы, вторгаясь в жизнь университетской корпорации и произвольно изменяя ее, т. е. в итоге большинство «ушедших» было настроено явно оппозиционно, но, по существу, они были оппозиционны не правительству (министерству), а его политике в конкретном вопросе. Во-вторых, оппозицию они в данном случае составляли даже не современной его политике (при П.Н. Игнатьеве МНП не допускало «вывертов» в духе Кассо), а политике 1911 года, за которую, в силу неразрешенности вопроса, МНП еще и теперь должно было нести ответственность. В этой связи возвращение полагалось возможным только в случае изменения всего строя академической жизни в МУ, а возвращение уволенных профессоров могло служить только одним из признаков перемены курса, само же по себе оно ничего не решало. Среди ушедших профессоров не утихали споры об оценке поступка Вормса и мотивов, которые им двигали, но этот вопрос все более уходил на задний план, заслоняемый более важным вопросом о коллективном возвращении. Единое мнение было достигнуто относительно быстро. Очередное собрание «ушедших» (около 40 человек) приняло резолюцию о нецелесообразности и «нравственной невозможности» возвращения в МУ при существующих условиях. Отметим еще, что в условиях начала 1917 года требование вернуть в университет ушедших сотрудников университета и стремление к соблюдению законности входили в противоречие друг с другом, ибо МНП не могло назначить ушедших профессоров на их прежние кафедры, не нарушив при этом закона, запрещавшего подобные назначения. Это был очевидный тупик, поэтому интерес к проблеме стал постепенно угасать.

3. После Февральской революции положение сразу же изменилось коренным образом. Уже 2 марта Совет МУ ходатайствовал перед МНП о возвращении в университет Мануйлова, Минакова и Мензбира. Кроме того, было выражено «горячее желание» видеть в стенах университета профессоров и преподавателей, покинувших его в 1911 году. Младшие преподаватели МУ пошли дальше, и на общем собрании 8 марта ректору университета М.К. Любавскому пришлось отвечать на их вопрос о «реабилитации» университета после 1911 года. Ректор заявил, что шаги соответствующие шаги уже неоднократно предпринимались, но не имели особого успеха. Тут же вспомнили о профессорах Р.И. Венгловском и П.Г. Статкевиче, назначенных на должность распоряжением министра, а не выбранных, первый из которых к тому же отличился доносами Кассо на профессоров университета. Обоим было предложено подать прошения об отставке. Наиболее одиозные фигуры были удалены, но это было совсем не то, что имели в виду наиболее радикально настроенные преподаватели, говоря о «реабилитации» университета. Через несколько дней собрание Общества младших преподавателей МУ постановило просить министра народного просвещения назначить в «возможно скором времени всестороннюю ревизию» дел университета начиная с 1.01.1911

Решающие шаги были предприняты со стороны МНП, которое в первом составе Временного правительства возглавил А.А. Мануйлов. 11 марта на заседании правительства было утверждено его предложение об увольнении всех профессоров, назначенных на свои должности, не дожидаясь представлений из университетов, в связи с чем разослан циркуляр, обязывающий ректоров предложить профессорам, занимающим кафедры по назначению, в 3-дневный срок подать прошения об отставке. Освободившиеся кафедры было разрешено замещать по упрощенному порядку, не прибегая к конкурсу. 17 марта был разослан еще один циркуляр, в котором профессора, подлежащие увольнению, были перечислены поименно (в МУ таковых оказалось 29 человек). У факультетов МУ этот список вызвал возражения в отношении трех профессоров, но новый министр не принял их во внимание.

Началось и возвращение «ушедших». 16 марта Любавскому нанесли визит их представители С.А. Чаплыгин и Н.В. Давыдов, представившие достаточно жесткие, но в условиях гарантированной общественной поддержки обреченные на успех условия возвращения. И, наконец, 22 апреля состоялось первое заседание Совета МУ с участием возвратившихся профессоров, а 30 апреля истек срок полномочий М.К. Любавского на посту ректора, и Совет избрал его преемником профессора М.А. Мензбира. Следом за переизбранием ректора в отставку подали деканы всех факультетов МУ. В итоге все пожелавшие возвратиться профессора заняли свои прежние кафедры в университете, а в течение весны-лета 1917 года состоялось и возвращение большинства приват-доцентов.

 

Выводы:

1). Конфликт, возникший в 1911 году между профессурой МУ и МНП, не был разрешен вплоть до марта-апреля 1917 года, хотя и проходил через периоды временного затишья.

2). Этот конфликт был отражением противостояния профессорско-преподавательского корпуса, ориентировавшегося в своем большинстве на либеральные ценности, и правительства, придерживавшегося зачастую произвольных методов управления.

3). Конфликт зародился как борьба против нарушения правительством существующих законов в рамках более широкого движения за университетскую автономию, что и стало основным его содержанием, отодвинув на второй план отстаивание собственно принципа законособлюдения.

4). Разрешение конфликта между властью и указанной частью либеральной общественности наступило только после того, как власть потерпела поражение в борьбе с широким фронтом общественных сил, создавших собственную власть. В рамках же конкретно системы образования руководство перешло именно к тем людям, которые были наиболее активными участниками движения против произвола Кассо шестью годами ранее.