© Николай Троицкий
Продолжение. Начало см. в № 2, № 3
Подобным же образом были пропечатаны агенты Третьего отделения К.И. Веланов (выдал А.К. Преснякова), В.М. Воронович (выдал Г.А. Лопатина), В.А. Швецов и ряд других. Этот прием обезвреживания шпионов мог навлечь подозрение властей на Клеточникова, и, естественно, революционеры старались не злоупотреблять им. Как правило, они использовали другое испытанное средство: агента брали на учет, сами его остерегались, за ним следили и таким образом иной раз выявляли новых шпионов, о которых не знал даже Клеточников.
В случае, если какой-либо шпион становился крайне опасным, землевольцы (а потом и народовольцы) его уничтожали. Самый яркий пример - судьба Николая Рейнштейна. Петербургский слесарь, член «Северного союза русских рабочих», Рейнштейн стал агентом Третьего отделения по рекомендации Анны Петровны Кутузовой. Он выдал организатора «Северного союза» Виктора Обнорского и много других революционеров, провалил московский филиал «Северного союза» и даже напал на след неуловимой типографии «Земли и воли», за обнаружение которой правительство назначило приз в 10 тысяч рублей. Лев Тихомиров позднее вспоминал, что Рейнштейн «по ловкости и удачливости мог бы разрушить всю назревающую организацию («Земли и воли». - Н.Т.), если бы Клеточников не узнал его раньше, чем он Клеточникова». По заданию центра «Земли и воли» 26 февраля 1879 года в номере московской гостиницы Мамонтова М.Р. Попов, Н.В. Шмеман и еще одно лицо (А.А. Квятковский или Н.П. Мощенко) убили Рейнштейна и на трупе его оставили записку следующего содержания: «Изменник, шпион Николай Васильевич Рейнштейн осужден и казнен нами, русскими социалистами-революционерами. Смерть иудам-предателям!»
Судьбу Рейнштейна разделил и другой «иуда-предатель» - наборщик типографии «Черного передела» Александр Жарков. Он был арестован с тяжелой уликой (полный чемодан номеров газеты «Народная воля»), смалодушничал, вызвался служить Третьему отделению и для начала обещал указать чернопередельческую типографию. Его выпустили из-под ареста, чтобы использовать в качестве провокатора. Однако чернопередельцы, увидев его на воле, заподозрили в этом неладное, так как они знали, что Жарков был задержан с транспортом «Народной воли», а с такой уликой арестованному легче было взойти на эшафот, чем выйти на свободу. Редактор «Черного передела» Осип Аптекман поспешил рассказать о своих подозрениях члену Исполнительного комитета «Народной воли» Марии Ошаниной, та немедленно дала знать Клеточникову. Николай Васильевич в тот же день все узнал и сообщил товарищам. Предательство Жаркова грозило бедой и «Черному переделу» и «Народной воле», поскольку Жарков знал не только всех чернопередельцев, их конспиративную квартиру и типографию, но и некоторых народовольцев, с которыми он встречался в квартире Аптекмана. Решено было переменить все известные предателю адреса, а его самого уничтожить. Правда, спасти свою типографию чернопередельцы не успели. 28 января 1880 года по указанию Жаркова она была захвачена жандармами. Но Жарков спустя неделю поплатился за предательство жизнью.
Землевольцы и народовольцы называли Клеточникова своим «ангелом-хранителем», а листки с его информацией в шутку уподобляли магическим заклинаниям, силою которых двери революционного подполья наглухо закрывались от шпионов и провокаторов. «Мы видели из этих листков, - вспоминал Николай Морозов, - как десятки шпионов рыскали, так сказать, вокруг нас, в примыкающих к нам сферах, но никак не могли до нас добраться, как будто окруженные непроницаемым для них волшебным кругом».
Не раз Клеточников отводил от организации, казалось бы, неминуемую беду. Однажды какой-то шпик выследил поздно вечером революционерку, которая жила в динамитной мастерской «Земли и воли», и доложил В.А. Гусеву: вот, мол, адрес ее квартиры (шпик не знал, что в квартире - мастерская), завтра утром можете арестовать. Клеточников был свидетелем этого доклада. Той же ночью он предупредил землевольцев, и наутро, когда жандармы осадили мастерскую, она была пуста [17]. Таких случаев не перечесть. Можно себе представить, как порадовало Клеточникова наблюдение, сделанное в № 3 органа «Народной воли»: «У правительства постоянно хватает ума и сообразительности ровно настолько, чтобы запирать конюшню, когда лошадь уже уведена».
Разведывательная служба Клеточникова имела и другую, тоже очень важную сторону: поскольку Клеточников разоблачал столь значимые для правительства агентурные источники информации, царизм в 1879-1880 годах хуже обычного был осведомлен о замыслах, делах и связях революционеров. М.Т. Лорис-Меликов даже заключил, что «центром пропаганды, несомненно, служит Москва», о чем он и доложил царю 20 сентября 1880 года, когда деятельность «Народной воли» достигла наивысшего размаха в Петербурге. Именно во второй половине 1880 года народовольцы успели создать в столице внушительную Рабочую организацию, закладывали основы Военной организации и достраивали Центральную университетскую группу, с помощью которой они руководили студенческим движением всей России.
Роль «ангела-хранителя» подполья давалась Клеточникову нелегко. Во-первых, он каждый день рисковал жизнью. Малейшая оплошность могла разоблачить его, а в случае разоблачения его ждала смерть. Но не это Клеточников считал самым трудным в своей работе. Труднее всего было выглядеть своим человеком в той несказанно мерзкой среде, которая его окружала. Николай Васильевич присоединился к революционерам, так как не мог более ужиться с грязным чиновничьим миром, он бежал из того мира, а теперь ради революции, которая виделась ему символом очищения человечества от всякой грязи, должен был жить в мире еще худшем, населенном низкими, алчными, продажными существами. Среди таких существ Клеточникову приходилось в интересах дела обзаводиться личными связями.
Чиновники Третьего отделения и Департамента полиции постоянно грызлись между собой из-за окладов, поощрений, взысканий, конских скачек, женских ласк, а то и попросту от нечего делать. Но к Николаю Васильевичу все они относились дружелюбно, он трогал даже их черствые натуры своим бескорыстием, добротой и физической слабостью.
Чтобы не показаться слишком замкнутым и отличным от прочих третьеотделенцев, Николай Васильевич скрепя сердце завел на вид приятельские отношения с чиновником Чернышевым, был с ним, как это засвидетельствовано в обвинительном акте, «неразлучен, уходил вместе с ним со службы, вместе обедал в кухмистерской, вместе гулял». Другим «приятелем» Клеточникова слыл в канцеляриях Третьего отделения и Департамента полиции чиновник Вольф, который очень привязался к Николаю Васильевичу, любил ходить к нему в гости, охотно навещал его, когда он болел.
Сложность положения Клеточникова усугублялась еще и тем, что он находился (особенно первое время) под бдительным негласным наблюдением жандармских агентов. Генерал Г. Г. Кириллов доверял своей приятельнице Кутузовой и ее рекомендациям. Кроме Клеточникова и Рейнштейна, Кутузова подыскала для Третьего отделения еще одного именитого шпиона, по фамилии Шарашкин, который в июне 1877 года выдал основателя «Земли и воли» М. А. Натансона [18]. Но все же он полагал, что «лучше проверенный черт, чем непроверенный ангел». Не удовольствовавшись обнадеживающим расследованием прошлого Клеточникова, Кириллов приставил к нему тайных агентов, которые следили за квартирой Николая Васильевича и за его связями. Несколько раз помощник Кириллова Гусев вдруг среди ночи отправлял посыльного вызвать Клеточникова для каких-нибудь «экстренных занятий». Клеточников вел себя безукоризненно: чужих компаний сторонился, предпочитая общество сослуживцев, с подозрительными личностями не знался, на вызовы в любое время суток являлся точно.
Много сил и мастерства, необходимых для столь ответственной работы в столь трудных и опасных условиях, Николай Васильевич черпал у своих друзей - землевольцев и народовольцев, которые не только пожинали плоды деятельности Клеточникова, но и главным-то образом вдохновляли его и руководили им. Он был посвящен в стратегические замыслы и отчасти даже в тактические планы землевольцев и народовольцев, ему товарищи по организации рассказывали о каждом успехе революционных сил, будь то террористический акт или студенческая демонстрация, а поручая ему какое-либо задание, разъясняли, на что следует обратить особое внимание, что в текущий момент наиболее важно для партии и почему. Мало того. Если Клеточников охранял революционную организацию, то революционная организация охраняла Клеточникова. А. Д. Михайлов делал все возможное и невозможное для того, чтобы Клеточников действовал при минимуме опасности и с максимальными шансами на успех. Он, как потом вспоминали об этом землевольцы, «постарался окружить Клеточникова непроницаемой тайной, распустил слух, что тот уехал из Петербурга, никому не говорил его имени, даже в кружке (имеется в виду Основной кружок, то есть центр «Земли и воли») никому его не открывал, а вел все сношения с ним самолично и вообще берег его как зеницу ока, готовый лучше погибнуть сам, нежели допустить гибель драгоценного агента».
Встречались Михайлов и Клеточников в квартире члена «Земли и воли» Натальи Николаевны Оловенниковой, которая жила легально и была отстранена от всякой революционной работы только ради того, чтобы обезопасить ее квартиру. Если Михайлов по каким-либо причинам не мог прийти на свидание, его заменял Н. А. Морозов (а некоторое время Л. А. Тихомиров). Никто более не имел права являться в квартиру Оловенниковой. Когда же на свидание в заранее условленный час шел Клеточников, то Михайлов или Морозов следили, чтобы за ним не увязался какой-нибудь шпик, а если требовалось, отвлекали шпика, сбивали его со следа. Все, что Клеточников записывал на свиданиях, припоминая свои наблюдения, землевольцы обязательно и немедленно переписывали, оригиналы же уничтожали. Копии записей Клеточникова Морозов уносил в архив «Земли и воли» (а затем и «Народной воли»), надежно устроенный с помощью адвоката А. А. Ольхина в квартире писателя, секретаря газеты «Молва» Владимира Рафаиловича Зотова, которого Третье отделение и Департамент полиции числили в ранге благонамеренных.
Каждое свидание с товарищами по организации Клеточников встречал как праздник. Здесь он мог, наконец, стать самим собой, расслабить нервное напряжение, отдохнуть душой и получить новый заряд бодрости и сил. Клеточников был очень болен (у него открылась скоротечная чахотка), но заставлял себя держаться, не роптал на то, как нравственно мучает его служба в Третьем отделении, а, наоборот, видя, сколь значима она для организации, просил дополнительных заданий. Ему все казалось, что он помогает товарищам меньше, чем можно. Кроме своих обычных обязанностей, Николай Васильевич постоянно искал случая оказать партии еще какие-нибудь услуги. Так, он регулярно вносил в фонд «Народной воли» деньги из своего жалованья, оставляя себе лишь необходимый минимум. А. Д. Михайлов рассказывал на заседании Исполнительного комитета, с какой чисто детской радостью «агент» (так называли Клеточникова в комитете) передал ему первые 50 рублей, полученные в кассе Третьего отделения.
Товарищей-революционеров Клеточников чтил как лучших людей нации (хотя, за редким исключением, не знал их в лицо) и все-таки выше всех ставил одного А. Д. Михайлова. «С Михайловым, вспоминал Лев Тихомиров, - они сошлись крайне дружески, любили друг друга, особенно Клеточников, прямо благоговел перед Михайловым».
Личная близость к Михайлову, а также к Морозову и Тихомирову, то есть к людям, которые возглавили внутри аполитичного землевольчества новое, политическое (народовольческое) направление, помогла Клеточникову после раскола «Земли и воли» в августе 1879 года сделать выбор между «Народной волей» и «Черным переделом». Он без колебаний присоединился к «Народной воле», которая, как еще до раскола предсказывал Михайлов, повела лобовую атаку на самодержавие.
«Народная воля» встала на путь политической борьбы против царизма. Главным средством этой борьбы народовольцы сделали индивидуальный террор. Такое средство вообще принято считать (по справедливости) недостаточным для политического переворота и даже, если оно используется как главное средство, бесперспективным и вредным. Но в конкретных условиях конца 1870-х - начала 1880-х годов террор был навязан «Народной воле» силою обстоятельств как единственно возможное действенное средство борьбы с правительством.
Во-первых, массовое движение в ту пору было еще очень слабым. Рабочий класс только формировался, а крестьянство большей частью держалось пассивно. Все попытки народников с 1863 до 1879 года поднять крестьян на революцию (посредством «хождения в народ») потерпели неудачу. В результате «Народная воля» заключила, что скорое восстание масс невозможно: «ввиду придавленности народа... партия должна взять на себя почин переворота, а не дожидаться того момента, когда народ будет в состоянии обойтись без нее» [19].
Ф. Энгельс еще в марте 1879 года писал о России: «Агенты правительства творят там невероятные жестокости. Против таких кровожадных зверей нужно защищаться, как только возможно, с помощью пороха и пуль. Политическое убийство в России единственное средство, которым располагают умные, смелые и уважающие себя люди для защиты против агентов неслыханно деспотического режима» [20]. Спустя шесть лет Ф. Энгельс вновь подчеркнул: «Способ борьбы русских революционеров продиктован им вынужденными обстоятельствами, действиями самих их противников» [21]. К. Маркс тоже считал, что террор народовольцев «является специфически русским, исторически неизбежным способом действия, по поводу которого так же мало следует морализировать - за или против, как по поводу землетрясения на Хиосе» [22].
Впрочем, террор не был для народовольцев самодовлеющей силой. Он рассматривался лишь как прелюдия и ускоритель народной революции.
- История движется ужасно тихо, любил повторять А. И. Желябов, - надо ее подталкивать.
«Искусно выполненная система террористических предприятий, одновременно уничтожающих 10-15 человек - столпов современного правительства, - разъясняла программа «Народной воли», - приведет правительство в панику, лишит его единства действий и в то же время возбудит народные массы, т. е. создаст удобный момент для нападения. Пользуясь этим моментом, заранее собранные боевые силы начинают восстание...» [23]
Поскольку паника в правительстве, естественно, могла быть особенно сильной в случае убийства самого царя, народовольцы и выбрали царя своей главной жертвой. 26 августа 1879 года Исполнительный комитет «Народной воли» вынес смертный приговор Александру II. Началась беспримерная в истории 18-месячная охота на царя.
Всего «Народная воля» подготовила 8 покушений на Александра II, из которых, однако, пять по разным причинам не состоялись (напомним читателю, что, кроме того, в Александра II стреляли: 4 апреля 1866 года - Д. В. Каракозов, 25 мая 1867 года - А. И. Березовский и 2 апреля 1879 года - А. К. Соловьев).
Терроризм «Народной воли» устрашал царизм. «Верхи» впали в растерянность. Придворная знать кликушествовала от страха. «Льво-яростный кормчий» реакции Михаил Катков хныкал: «Бог охраняет своего помазанника. Только бог и охраняет его» [24]. «Страшное чувство владело всеми нами, - плакался наследник престола. Что нам делать?» [25] Зато общественность России и Европы воодушевлялась единоборством «Народной воли» с царизмом. К. Маркс в беседе с членом Исполнительного комитета «Народной воли» Н. А. Морозовым в феврале 1880 года заметил, что борьба народовольцев против самодержавия представляется ему и всем европейцам «чем-то совершенно сказочным, возможным только в фантастических романах» [26].
Народовольцы сохранили за Клеточниковым тот круг обязанностей, которые он выполнял в качестве агента «Земли и воли», и назвали его агентом Исполнительного комитета 2-й (высшей) степени доверия. Порядок сношений с ним не изменился. Как и прежде, ведал сношениями А. Д. Михайлов, а в его отсутствие - член Исполнительного комитета А. А. Квятковский и агент комитета А. Б. Арончик (вместо Морозова, который в январе 1880 года уехал за границу, и Тихомирова, занявшегося исключительно редакционными делами). Но 28 ноября 1880 года Михайлов был арестован. Исполнительный комитет передал сношения с Клеточниковым А. И. Баранникову, а на случай, если бы пришлось срочно известить Клеточникова об опасности, сообщил его домашний адрес Анне Корба. Вскоре пришлось сменить и место свиданий, так как Оловеяникова тяжело заболела. Комитет выбрал квартиру Н. Н. Колодкевича. Все эти перемены оказались роковыми для Клеточникова. После ареста Михайлова он продержался на своем посту только два месяца.
Почему Исполнительный комитет счел возможным принимать своего сверхсекретного агента в квартире нелегального, давно разыскиваемого жандармскими ищейками Колодкевича, непонятно. Члены комитета Вера Фигнер и Анна Корба вспоминали потом, что это решение выглядит странным, но не могли объяснить, почему оно все-таки было принято. Советский историк М. Г. Седов считает, что Клеточников погиб потому, что не стало Михайлова. Пока, мол, Михайлов был на свободе, и Клеточников оставался в безопасности. «Все изменилось с арестом Михайлова. Клеточников потерял незаменимого наставника и вскоре попал в ловушку» [27]. На деле все было несколько сложнее.
После казни А. А. Квятковского и А. К. Преснякова (5 ноября 1880 года) Исполнительный комитет форсировал подготовку цареубийства. На организации нового покушения были сосредоточены все силы и все внимание комитета. Ни о чем другом в конце 1880 - начале 1881 года в комитете не было и речи. Символичным для той поры был ответ главы Военной организации Н. Е. Суханова на вопрос кронштадтских моряков, только что обращенных им в народовольчество, о правах и обязанностях членов «Народной воли»:
- Бомба - вот ваше право. Бомба - вот ваша обязанность.
Пропагандистская, агитационная и организаторская деятельность Исполнительного комитета накануне 1 марта 1881 года фактически была свернута.
Занявшись генеральной подготовкой цареубийства, комитет в такой степени сосредоточил внимание и силы на технической стороне дела (слежка за царем, рытье подкопа, изготовление метательных снарядов), что другие стороны (в частности, неукоснительное соблюдение требований конспирации) пострадали. Первой жертвой этого конспиративного затмения и стал Михайлов, а вслед за ним - другие столпы комитета, в числе которых оказался Клеточников. В то же время и Клеточников был стеснен как источник информации для Исполнительного комитета, поскольку с весны 1880 года право обыскивать и арестовывать людей в Петербурге получил наравне с Третьим отделением столичный градоначальник, а в Третьем отделении и позднее в Департаменте полиции узнавали о таких обысках и арестах уже post factum.
Все же Исполнительный комитет за несколько часов до ареста Клеточникова уже знал об опасности, которая нависла над верным стражем «Народной воли», и попытался спасти его. Началось с того, что 24 января 1881 года был арестован агент комитета Г. М. Фриденсон. Его выдал предатель И. Ф. Окладский.
Юный (20 лет от роду) петербургский рабочий Иван Окладский был активным террористом и пользовался доверием Исполнительного комитета «Народной воли». 18 июля 1880 года Окладский был арестован и предан суду по «делу 16-ти» (это был первый судебный процесс «Народной воли»). На суде он принял даже эффектную позу: «Я не прошу и не нуждаюсь в смягчении моей участи. Напротив, если суд смягчит приговор относительно меня, я приму это за оскорбление». Но после суда, приговоренный к повешению, в камере смертника он пал духом и согласился в обмен на жизнь служить Департаменту полиции провокатором. Тридцать шесть лет, с начала 1881 года до Февральской революции 1917 года, этот, как назвал его Н. В. Крыленко, «рантье, живший на процентах с крови народовольцев», предавал революционеров, народников, эсеров, социал-демократов. Только в 1918 году его разоблачил (по материалам архива Департамента полиции) ветеран революционного народничества Н. С. Тютчев [28].
Итак, 24 января 1881 года по указанию предателя Окладского был арестован агент Исполнительного комитета «Народной воли» Г.М. Фриденсон. Полиция устроила засаду в квартире Фриденсона и на следующий день арестовала в ней А.И. Баранникова. Теперь была устроена засада в квартире Баранникова. 26 января к Баранникову пришел Н.Н. Колодкевич, которого тоже арестовали. Все эти аресты выполнялись по предписанию градоначальника.
28 января Исполнительный комитет, узнав об аресте Баранникова и Колодкевича, поручил Анне Корба известить об этом Клеточникова. Корба в тот день трижды приходила к Клеточникову, но так и не застала его дома. В третий раз она оставила для Николая Васильевича записку, в которой просила его до свидания с ней ни к кому не ходить. Кроме того, Корба решилась отправить ему по почте открытку. Эта открытка была получена в квартире Клеточникова полицейской засадой и фигурировала в качестве вещественного доказательства на «процессе 20-ти». По сходству почерков следователи приписывали ее А. И. Желябову. Вот что в ней значилось:
«Николай Васильевич. Мне Вас нужно видеть, да не знаю, когда Вас захватить дома. Вы знаете, что я гуляю перед обедом по Невскому (солнечная сторона) около 5 час. Не будете ли так добры завернуть на Невский в это время.
28 января 1881 г.».
Подпись была неразборчивой.
И запиской и открыткой Корба надеялась отклонить Николая Васильевича от посещения квартиры Колодкевича. Но было уже поздно. В тот час, когда Корба ждала Клеточникова в его квартире, он, только что узнав об аресте Баранникова, прямо со службы шел предупредить об этом товарищей к Колодкевичу. А в квартире Колодкевича уже больше двух суток его ждала засада.
(окончание следует)
17. Об этом и подобных ему эпизодах см.: Л. А. Тихомиров, Заговорщики и полиция. М., 1930, стр 141 - 144.
18. 19 июля 1877 г. по решению центра «Земли и воли» Шарашкин был убит А. К. Пресняковым.
19. «Революционное народничество семидесятых годов», т. 2, стр. 174.
20. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 19. стр. 158.
21. Там же, т. 21, стр. 197.
22. Там же, т. 35, стр. 148.
23. «Революционное народничество семидесятых годов», т. 2, стр. 176.
24. «Московские ведомости», №.37 от 6 февраля 1880 г.
25. ЦГАОР, ф. 677, оп. 1, д. 79, л. 320.
26. Воспоминания о Марксе и Энгельсе. М., 1956, стр. 318.
27. М. Г. Седов, Героический период революционного народничества. М., 1966, стр. 219.
28. См.: Н. С. Тютчев, Судьба Ивана Окладского. «Былое», 1918, № 4-5 См.: «Процесс предателя-провокатора Окладского-Петровского в Верховном суде». Л., 1925.
