Указанные три типа обмена, впервые описанные К. Поланьи, общеизвестны, и, как мы показали выше, они могут быть распространены и на поле воспроизводства академической продукции[1]. Однако по неизвестным нам причинам за рамками социального анализа остается еще одна форма обмена, которая логически вытекает из модели объяснения, предложенной Поланьи. О чем идет речь?

Если в рамках реципрокных и рыночных отношений мы имеем дело с взаимными отношениями между двумя агентами и эти отношения носят обоюдовыгодный характер, а в ситуации перераспределения - односторонний, то логично предположить, что существует еще один тип, когда мы имеем дело с односторонним удовлетворением интересов в обратном порядке[2] (см. рис. 3). Этот тип связей, который, за неимением лучшего термина, мы назвали изъятием [withdrawal], характеризуется следующими признаками:

наличием у агента дефицитного ресурса (в нашем случае интеллектуального ресурса); наличием средств (в нашем случае силового ресурса) в том количестве, в каком существует потенциальная возможность осуществления своей воли (насилия) безотносительно интересов других;

принуждением к удовлетворению интересов контрагента с применением определенных средств (физической силы) или угрозы их применения [enforcement]; мотивацией агента, в основе которой лежит страх перед наказанием (в виде физического насилия);

созданием продукта или услуги агентом (в нашем случае продукта интеллектуального труда) в том виде и качестве, в каком оно удовлетворяет интересам контрагента; изъятием продукта или услуги в пользу контрагента без возможности его последующего использования производителем продукта.

Во многом выделенные элементы изъятия схожи с феноменами внеэкономического принуждения в целом и силовым предпринимательством в частности. Но между ними есть существенная разница.

Внеэкономическое принуждение имеет место тогда, когда принципал (например, феодал) имеет личную формально закрепленную и, как правило, делегированную государством или другим наделенным аналогичными полномочиями институтом судебную и административ­ную власть над агентом (к примеру, крестьянином). В случае изъятия такое юридическое закрепление власти принципала отсутствует, и власть контрагента над агентом основывается на узурпации этой власти. Внеэкономическое принуждение, таким образом, является характеристикой общества закрытого типа, например, феодального, рабовладельческого или этакратического, т.е. общества, в которых физическое насилие и принуждение имеют юридически оформленный или легитимный характер. В отношения же изъятия вступают обладающие свободой агенты. Другое дело, что в ходе этих отношений одна из сторон взаимодействия принимает зависимый от другой стороны характер.

В то же время силовое предпринимательство, т.е. «совокупность организационных решений и способов действия, применяемых для конвертации организованной силы (угроз или насилия) в деньги или другие рыночные блага»[3], также тесно связано с изъятием и удовлетворяет его определению. Но и здесь есть некоторые различия. Во-первых, силовое предпринимательство - это организованное насилие, в то время как принуждение к исполнению в рамках изъятия может носить разовый, а потому не всегда организованный характер. Во-вторых, отношения изъятия весьма специфичны, так как продуктами изъятия могут быть как рыночные, так и общественные блага, например, человеческий капитал в объективированном виде (в виде диссертации). Для силового же предпринимательства ликвидность обмениваемого ресурса имеет решающее значение. В-третьих, силовое предпринимательство, несмотря на тенденцию к монополизации силы, тем не менее, потенциально предполагает конкуренцию. В отношениях изъятия доминирующая сторона имеет абсолютную монополию на силовой ресурс. Иными словами, у агента нет возможности отказаться от услуг контрагента за счет, например, обращения к другому альтернативному контрагенту в силу его отсутствия.

Типичным примером отношений изъятия являются известные во всем мире советские «шарашки», когда производство научной продукции осуществлялось в условиях военного принуждения. Мотивом производства научной продукции являлось сохранение личной (и своих близких) безопасности и недопущение возможности применения силы.

Таким образом, изъятием мы будем называть отношения обмена, основанные на применении (угрозе применения) силового ресурса между иерархически организованными группами с фиксированным по времени возмещением затрат. Подробное описание этого типа обмена было нужно чтобы показать, что и в условиях современного общества существует реальная возможность подобного принуждения к написанию академических текстов, в том числе и диссертационных исследований. Причем принуждение в данном случае носит не рыночный, не административный, и даже не социальный характер, а характер угрозы применения физического насилия.

Несколько видоизменяя трактовку отношений изъятия, мы можем транслировать эту схему на макроуровень. В рамках этого подхода необходимо привлечение категориального аппарата теории агентских отношений. Для возникновения рыночных отношений в рамках производства общественного блага, к которому причисляется академическая продукция, в том числе и диссертационное исследование, необходимо наличие:

• принципала (доверителя [truster]) - канонов научного этоса, имеющих формальный и неформальный характер;

• агента (доверенного [fiduciary]) - субститута принципала - научных сотрудников, выполняющих посреднические или производственные функции;

• клиента [corrupter] - индивида или организации, заинтересованных в получении ресурсов академической сферы в обход формально прописанных процедур (например, ученых степеней).

Считается, что принципал вырабатывает некие правила, в данном случае формальные и неформальные, регламентирующие академическую деятельность, делегируя контролирующие функции агентам, т.е. индивидам, наделенным полномочиями, во-первых, разрабатывать научные проблемы, во-вторых, контролировать соответствие производимой другими исследователями научной продукции канонам научного этоса и сертифицировать это знание согласно гратификационным принципам. В этом смысле агенты выступают в роли чиновников огромной бюрократической машины - аппарата академической сферы, администрирующего научную деятельность. Утверждается, что агенты наделены исчерпывающим знанием, позволяющим интерпретировать действия других, определяя их либо как соответствующие, либо как несоответствующие канонам научного этоса.

Повторим, что процесс производства научного знания и его сертификация осуществляются согласно принципам незаинтересованности, организованного скептицизма, коммунальное[4] и универсализма. Однако субституты принципала тоже являются людьми, а потому всегда существует возможность игнорирования агентами интересов принципала, нарушения обязательств и изъятия ресурсов принципала в свою пользу - оппортунизма. Подобные нарушения возникают тогда, когда принципал оказывается несостоятельным в выработке правил и механизмов контроля, регламентирующих действия агентов, и в то же время появляется клиент, готовый предложить вознаграждение за продукцию или услуги, производимые с использованием ресурсов принципала. При таком положении дел агенты изымают ресурсы принципала для удовлетворения своих интересов, что, если следовать классической теории, можно определить как факт коррупции. Итак, отношения изъятия предполагают использование ресурсной базы принципала (иерархически организованной структуры) в одностороннем порядке, что существенным образом отличается от такого типа обмена, как перераспределение, о котором говорилось выше.

Таким образом, можно гипотетически предположить, что следствиями возникновения такого рода отношений в академической сфере являются:

• изменение культуры исследовательской деятельности, предполагающей возникновение принципиальной и главным образом материальной заинтересован­ности в его результатах;

• возникновение непрозрачных отношений в процессе производства знания, что затрудняет проведение экспертизы научной продукции;

• примат партикуляризма и изменение ценностям универсализма, что означает наличие прямых преференций в отношении тех или иных лиц и институций;

• исключение из научной практики и научного лексикона любых терминов, способствующих возникновению скептицизма и фальсификационизма (в терминах К. Поппера).

Отталкиваясь от этих гипотез, рассмотрим структуру и специфику функционирования российского рынка диссертационных услуг.

 

 

Безусловно, рынок диссертационных услуг в том смысле, о котором речь пойдет ниже, не может функционировать безотносительно формальной структуры системы образования. Диплом доктора или кандидата наук, вне зависимости от способа его получения (идет ли речь о самостоятельно написанной работе или прямом подлоге диссертации) обязательно нуждается в легитимации (экспертизе) согласно установленным академическим сообществом правилам. Однако в данном случае возникает вполне правомерный вопрос: насколько релевантен термин «рынок» применительно к системе поствузовского образования в России?

Под рынком в данном исследовании понимается «совокупность структурно связанных продавцов и покупателей определенного товара (товарной группы), действия которых регулируются сходными правилами и концепциями контроля»[5]. Попытаемся более подробно описать основные элементы формального рынка диссертационных услуг.

Как известно, структура образования в России в настоящее время имеет строго упорядоченную иерархическую форму. Верхнюю ступень этой иерархии венчает система присуждения ученых степеней кандидата и доктора наук[6]. Если применимость понятия «рынок образовательных услуг» к вузовской системе образования не вызывает сомнений, то его использование в отношении академической сферы, а также системы подготовки кандидатов и докторов наук на первый взгляд является проблематичным. Но это только на первый взгляд.

Во-первых, академическая продукция в настоящее время является ресурсом, в сильной степени встроенным в систему рыночных отношений. Значительная часть исследований, в том числе с использованием ресурсов поствузовской системы образования, сегодня ведется в рамках так называемых коммерческих проектов, т.е. проектов, предполагающих рыночный обмен продукта интеллектуального труда.

Во-вторых, нельзя не отметить того факта, что подавляющая часть публикуемых ныне научных работ проходит экспертизу на коммерческое соответствие. И ставкой в данном случае становится не столько научная ценность продукта (монографии или учебного пособия, которые, кстати, очень часто дублируют содержание диссертаций на соискание ученых степеней), сколько коммерческий успех. Издательские дома при выработке маркетинговой политики все более ориентируются на издание работ тех авторов, чьи имена уже стали брендом. Коммодификация (отоваривание) научной продукции проявляется также в том, что довольно значительная часть научной продукции продвигается на рынке с использованием самых современных маркетинговых приемов: оригинальной и привлекательной для конечного потребителя упаковки; изданием работ, маркированных министерскими грифами; изданием научных книг в издательствах, известных в качестве успешных, передовых.

В-третьих, в сфере исследований и разработок в настоящее время занято около миллиона человек. Все они получают заработную плату, а значит, являются конкурирующими друг с другом агентами рынка труда. Значительная часть указанных исследователей выполняют научное руководство над диссертациями аспирантов и соискателей, за что им выплачивается определенное жалованье, предоставляется соответствующая инфраструктура и т.д.

В-четвертых, с недавних пор формально разрешена так называемая коммерческая защита диссертаций. Эта форма защит предполагает прохождение описанных выше академических процедур, но с одной лишь разницей: за денежное вознаграждение услуг научного руководителя, оппонентов, членов диссертационных советов за счет средств соискателя ученой степени. Следует отметить, что подобная коммерциализация поствузовской системы образования является логическим завершением процесса, связанного с неформальными издержками, которые должен был нести любой индивид, дошедший до стадии защиты диссертации. Кто так или иначе сталкивался с процедурами, связанными с защитой диссертации, знает, что она всегда сопровождалась и сопровождается в настоящее время значительными расходами соискателя на оплату, например, банкета[7].

Таким образом, мы вполне обоснованно можем говорить о встроенности поствузовской системы образования в логику рыночных отношений, и говорить об их отсутствии было бы как минимум неуместно. В связи с этим возникает вопрос о количественных параметрах поствузовской системы образования.

Статистические данные Государственного комитета по статистике РФ свидетельствуют о том, что за годы реформ в России происходило постепенное уменьшение численности академического сообщества, занятого исследованиями и разработками: с 1992 по 2003 гг. количество исследователей в целом уменьшилось почти на 50% (с 15 326 тыс. человек в 1992 г. до 858,5 тыс. человек в 2003 г.).

Примечательно, но на фоне уменьшения численности исследователей количество докторов наук среди последней социальной группы увеличилось. Если в 1994 г. в группе исследователей было 18 140 докторов наук, то к 2001 г. таковых стало уже 22 262 человека. В то же время за обозначенный период времени уменьшилось количество кандидатов наук. Так, если в 1994 г. среди исследователей, охватываемых статистикой ГК РФ, было 97 306 кандидатов наук, то к 2001 г. их численность уменьшилась до 82 152 человек.

Но еще более специфичность формального рынка диссертаций проявляется в заметном увеличении показателей деятельности аспирантуры. Логично было бы предположить, что уменьшение количества исследователей автоматически должно было бы привести к сокращению аспирантов. Однако ситуация складывалась таким образом, что за годы реформ количество организаций, ведущих подготовку аспирантов, увеличилось с 1296 в 1992 г. до 1452 в 2004 г. Численность аспирантов за этот же промежуток времени увеличилось более чем в 2,5 раза - с 51 915 до 142 662 человек.

Важно подчеркнуть, что наибольший прирост количества аспирантов наблюдался в организациях, ведущих их подготовку на базе высших учебных заведений. Если в 1992 г. к научно-исследовательским институтам было прикреплено 15 158 аспирантов, а в 2004 г. их количество составило 19 654 человек, то за тот же период времени их численность в вузах возросла с 36 747 до 123 008 человек[8].

Что касается выпуска из аспирантуры, то и здесь наблюдались сходные тенденции. В 1991 г. было выпущено из аспирантуры 16 322 человека (из них 3105 с защитой диссертации), а в 2004 г. их количество увеличилось соответственно до 32 595 (а с защитой диссертации до 10 256 человек) (см. табл. 2).

Наибольший прирост аспирантов приходится на юридические, политические и экономические науки, в рамках которых их количество с 1992 по 2004 г. увеличилось соответственно более чем в 5 раз. Например, в юридических науках количество аспирантов в абсолютных цифрах увеличилось с 1992 по 2004 г. с 1029 до 9793 человек, в экономических науках за тот же период времени - с 5310 в до 26 098. Для сравнения, доля аспирантов в физико-математических науках росла значительно медленнее и составила в 1992 г. 5168, а в 2004 г. 7847 человека.

Деятельность докторантуры за анализируемый период также претерпела существенные изменения. Во-первых, уменьшилось количество научно-исследовательских институтов, ведущих подготовку докторантов (со 198 в 1992 г. до 179 в 2004 г.). В то же время возросла доля вузов, ведущих докторскую подготовку: например, за этот же период их численность возросла более чем в 2 раза, со 140 до 354. Наблюдение за количеством докторантов показывает сходные тенденции: их уменьшение в НИИ (с 516 в 1992 г. до 481 в 2004 г.) и увеличение в вузах (с 1128 до 3985 за тот же период времени).

Таким образом, анализ основных количественных показателей деятельности аспирантуры позволяет сделать следующие выводы:

• за годы реформ произошло почти двукратное уменьшение количества персонала, занимающегося исследованиями и разработками;

• за тот же период увеличилось количество вузов и уменьшилось количество научно-исследовательских институтов, ведущих подготовку аспирантов и докторантов;

• значительное увеличение количества аспирантов и докторантов приходится на 1993-1994гг.;

• наибольший прирост численности аспирантов приходится на гуманитарные науки -экономику, право, политологию, психологию и социологию.

Мы не случайно обратили внимание на 1993-1994 гг. По данным экспертов, принимавших участие в нашем исследовании, именно в это время наблюдалось увеличение количества защит диссертаций индивидами, чье участие в написании диссертаций вызывало большие сомнения.

 

 

Считается, что рынок диссертаций, который мы можем наблюдать в настоящее время, является относительно новым феноменом. Однако ряд фактов позволяет усомниться в такой периодизации. Данные нашего исследования показывают, что случаи продажи диссертаций за деньги впервые обнаруживают себя в середине 1980-х гг., в то время как присвоение ученых степеней в обход академических процедур наблюдалось еще и в дореволюционной России.

Если обратиться к традиции присуждения ученых степеней в России, то окажется, что институт гратификации в нашей стране имеет не более чем 250-летнюю историю. Например, известно, что первые ученые степени российским исследователям были присуждены в 1765 г.[9] Считается, что вплоть до начала XX в. доминировала неформальная система гратификации академического сообщества, которое использовало публичные формы аттестации. Объяснение этому факту довольно простое - немногочисленность самого академического сообщества[10].

Однако и здесь можно было обнаружить многочисленные отклонения от академических процедур, когда, например, в начале XX в., а позднее в 1930-х гг. чиновникам, имеющим государственные заслуги, присваивали степень почетного доктора наук. Некоторые исследователи отмечают, что институт защиты диссертации в дореволюционной России так и не утвердился. Период с 1917 до середины 1930-х гг. фактически был временем полного отсутствия гратификационной структуры, когда ученые степени могли присваиваться людям, которые к науке не имели никакого отношения. Но даже созданная несколько позднее система аттестации научных кадров имела «в значительной степени имитационный характер и использовалась в качестве научного аналога административно-политических чинов... С этого времени научные ранги стали присваиваться с защитой диссертации, без защиты диссертации и даже с инсценировкой защиты, и уже нельзя было отличить настоящего профессора от профессора мнимого»[11].

История СССР и России изобилует фактами, когда по заказу крупных государственных чиновников писались тексты, которые в последующем представлялись как «крупное научное достижение». Классическим примером в данном отношении является «Малая Земля». Поэтому вряд ли мы можем говорить о том, что присвоение авторства академических текстов в целом и диссертаций в частности является исключительно постсоветским феноменом.

Какие же причины способствовали тому, что в 1990-х гг. диссертация стала товаром в прямом смысле этого слова? На наш взгляд, этому благоприятствовали следующие обстоятельства:

 • финансовая и административная зависимость советской, а потом и российской науки в целом и гратификационных структур в частности от государства;

• создание системы аттестации научных кадров по модели эгоцентрической иерархической сети, когда принципы администрирования и единоначалия были транслированы на академическую сферу, подменив собой неформальные правила научной деятельности (каноны научного этоса);

• возникновение в недрах Академии наук СССР социальной группы, единственной задачей которых была подставная исследовательская деятельность, предполагающая использова­ние созданных другими людьми академических текстов в собственных целях;

• создание в недрах научно-исследовательских, академических и образовательных учреждений СССР и России массового академического слоя, квалификация и мастерство которого в 1990-х гг. в силу структурных изменений не были востребованы рынком труда;

• появление социальной группы, заинтересованной в получении доступа к академическим регалиям в кратчайшие сроки и с минимальными издержками.

Финансовая зависимость научных исследований и разработок от государственных ассигнований -факт для мировой практики вполне обычный и приемлемый. Сходным образом советское, а потом и российское государство было вынуждено расходовать достаточно большие средства на науку и научные исследования, хотя справедливости ради нужно признать, что подавляющая часть этих расходов приходилась на исследования, связанные с нуждами ВПК. Однако с распадом СССР ситуация кардинальным образом изменилась. Так, с 1992 по 2004 г. финансирование науки и научных исследований из средств федерального бюджета уменьшилось в 2 раза, приведя к развалу не только научно-исследовательской сферы, но и всего академического сообщества. Из некогда привилегированной касты академическое сообщество было низведено да статуса люмпенов, готовых выполнять любую работу за любое материальное вознаграждение.

Административная зависимость науки от государственной власти проявлялась в том, что логика научных исследований (особенно в гуманитарных науках) в сильной степени подменялась идеологической и политической логикой. Высшая аттестационная комиссия в этом отношении была лишь одним из звеньев в цепи административной иерархии этакратического общества[12]. И создание института двух диссертаций - кандидатской и докторской, было подчинено этой же логике, выродившись в итоге в известную формулу, согласно которой молодой обладатель ученой степени кандидата наук в академической иерархии был человеком «второго сорта». Подобное отношение к кандидатам сохранилось вплоть до сегодняшних дней. Например, считается, что от кандидата наук нельзя требовать высокого уровня анализа проблемы, и поэтому достаточна демонстрация аналитических возможностей соискателя, умения работать с литературой и т.п.[13] Принципы административной иерархии, транслированные в академическую сферу, еще больше проявились в специфике создания диссертационных советов[14]. Как мы уже говорили, они создавались под началом председателя диссертационного совета, который, как правило, параллельно занимал высокий административный пост в академической иерархии. Если обратить внимание на большинство современных ученых советов, то их возглавляют заведующие кафедрами, деканы факультетов, проректоры и даже ректоры вузов. Конечно, в подобной ситуации говорить о соблюдении канонов академической этики часто не приходится, так как при высказывании критической позиции в отношении, например, аспирантов, научным руководителем которых является председатель диссертационного совета, велик риск транслирования этой критики на личные отношения[15].

К сожалению, в российских академических кругах сложилось чрезвычайно неблагоприятное отношение к критике. Наши авторы очень болезненно относятся к своим текстам, и критика в их адрес, а также в адрес диссертаций, выполненных под их руководством, чаще всего воспринимается как минимум как проявление нелояльности, а публичная критика считается личным оскорблением. Поэтому задача председателей диссертационных советов состоит в создании максимально комфортных условий для защиты диссертаций, что, учитывая специфичность их позиции, является вопросом в большей степени техническим и не вызывает никаких трудностей.

Кроме того, если обратить внимание на персональный состав большинства диссертационных советов, то обнаружится, что подавляющее большинство членов этих советов так или иначе имело или имеет профессиональные (например, они могут работать на одном факультете, кафедре) или личные контакты с его председателем, что с высокой вероятностью обеспечивает лояльность первых в отношении второго. С другой стороны, члены диссертационных советов, как правило, не ведут совместную исследовательскую деятельность. Это означает, что социальное влияние членов диссертационных советов друг на друга ограничивается стенами, в которых проходит заседание диссертационного совета, т.е. является минимальным.

Но есть еще одна особенность конструирования российских диссертационных советов, которая открывает широкие возможности для манипулирования его мнением, - привлечение к работе совета специалистов из совершенно разных исследовательских областей. Это часто приводит к тому, что обсуждаемая диссертация не может получить адекватной оценки диссертационного совета в силу того, что совет просто не разбирается в тематике обсуждаемого исследования. Эту брешь пытаются восполнить официальные оппоненты, но и они зачастую не в силах хорошо выполнить поставленные перед ними задачи, сводя свое выступление к ритуальным замечаниям, например, по поводу улучшения структуры работы и привлечения тех или иных оригинальных работ. Кроме того, часто оппоненты подбираются научным руководителем из личного круга общения, а это приводит к известному результату - игнорированию критической функции оппонента[16].

По стечению обстоятельств в недрах советской Академии наук появилась социальная группа так называемых организаторов науки. Эта группа, занимавшая, как правило, высокие позиции в административной иерархии (по сути, обслуживающей науку структуры) прославилась тем, что почти никогда не писала самостоятельно академических текстов. За них эту работу выполняли аспиранты и младшие научные сотрудники, имевшие очень высокую квалификацию, знавшие один, а иногда и несколько иностранных языков и обладавшие навыками текстообразования в академическом стиле. В данном случае мы имеем дело с абсолютизацией административного ресурса, который прямо использовался руководителями структурных подразделений Академии наук СССР для увеличения институционализированного состояния человеческого капитала. Дело доходило до того, что отказ от выполнения такого рода работ приводил в итоге к торможению академической карьеры «отказника» за счет, например, блокирования предстоящей защиты диссертации и исключения из структуры Академии наук[17]. Позднее эта схема написания академических текстов была просто заимствована заинтересованными лицами и использована для изъятия ресурсов академической сферы.

Таким образом, местом происхождения института подставных диссертаций следует считать не обнищавшие и влачащие жалкое существование российские вузы, а огромную и некогда финансово благополучную империю - Академию наук СССР. Выше мы уже говорили о губительном влиянии реформ на статус академической сферы. Однако следует еще раз подчеркнуть то колоссальное падение престижа работников академической сферы, которое произошло в 1990-е гг. По словам одного из наших экспертов, написание и защита кандидатской и докторской диссертаций в Советском Союзе, несмотря на разницу в их уровне и статусе, превращала индивида в человека «абсолютно привилегированного уровня». В СССР кандидат наук, младший научный сотрудник, не имевший стажа работы, мог рассчитывать на заработную плату в 175 руб.[18] При достижении пятилетнего стажа работы сумма вознаграждения за труд в академической сфере увеличивалась до 200 руб. Старший научный сотрудник с кандидатской степенью получал 300 руб., а защитивший докторскую диссертацию - 400 руб. Вкупе с преподаванием на полставки в университете академическая деятельность давала возможность в сумме получать до 500 руб. в месяц. Итак, «ученые степени в Советском Союзе были инструментом создания благополучия»[19].

Огромная масса ученых и иных сотрудников академической сферы в силу закрытия каналов финансирования в прежних объемах была вынуждена искать новые способы встраивания в рыночные отношения. По вполне понятным причинам квалификация многих исследователей предполагала только одну форму работы - текстообразование. Поэтому не удивительно, что при возникновении спроса на написание определенного рода текстов (в частности диссертаций), этот спрос получил в академической среде соответствующе предложение. Выполнение диссертаций на заказ рассматривалось и рассматривается большинством райтеров диссертаций в настоящее время, во-первых, как способ выживания, во-вторых, как способ поддержания жизненного уровня на нормальном, приемлемом уровне[20].

Параллельно с этими процессами шла институционализация российской публичной политики. В начале 1990-х гг. вершина политического истеблишмента была очень академичной. Удивительно, но именно эта академичность послужила одним из толчков процесса, который мы рассмотрим в следующем разделе настоящей работы. Речь идет о невероятной заинтересованности российских публичных политиков образца середины 1990-х- начала 2000-х гг. в получении ресурсов академической сферы, и в первую очередь дипломов доктора и кандидата наук.

 

(продолжение следует)

 

[1] См.: Поланьи К. Экономика как институционально оформленный процесс. С. 68-73; См. также: Lie J. The Concept of Mode of Exchange // American Sociological Review. 1992. Vol. 57. No. 4. P. 508-523

[2] Сравнительный анализ реципрокных и патрон-клиентских отношений обмена см.: Барсукова С.Ю. Нерыночные обмены между российскими домохозяйствами: теория и практика реципрокности // Препринт WP4/2004/02. М.: ГУ-ВШЭ, 2004. http://www.hse.ru/science/preprint/WP4 2004 02.pdf

 [3] Волков В.В. Силовое предпринимательство. Гл. 2, 3 // Экономическая социология. 2002

[4] Данная схема анализа была предложена Д. Гамбеттой. См.: Gambetta D. Corruption: An Analytical Map // Political Corruption in Transition. A Skeptic's Handbook / Ed. by S. Kotkin, A. Sajo. Budapest: CEU Press, 2002.

[5] Радаев В.В. Социология рынков: к формированию нового направления. М.: ГУ-ВШЭ, 2003. С. 23

 [6] См.: Система образования в России // Образование в Российской Федерации. Статистический сборник. М.: ГУ-ВШЭ: ЦИСН, 2003. С. 14

 [7] «Если вы приняли абсолютно правильное и вполне современное решение получить ученую степень, вы не можете не знать, что главная часть диссертационной процедуры - это банкет. Даже в те тяжелые времена, когда под лозунгом тотальной войны с зеленым змием спиртное не допускалось на зашиты, традиция была жива, хотя и вела полуподпольное существование. Когда она возникла, никто толком не знает, но известно, что первые европейские профессора в дни получения своих высоких степеней попадали домой только транзитом через таверны» [Юревич А.В. Остепенение // Социологический журнал. 2004. № 1-2. С. 186. http://knowledge.isras.ru/sj/sj/sj 1 -2-04yur.html].

[8] Российский статистический ежегодник. М.: Госкомстат РФ, 2002. С. 513; Россия в цифрах, 2005. М.: Госкомстат РФ, 2005

[9] Первым законодательным актом, которым в академическую систему были введены ученые степени, был Указ «Об устройстве училищ» от 24 января 1803 г. «Последние были соотнесены с Табелем о рангах и получили чинопроизводственный статус. При поступлении на службу "кандидат" получал чин XII класса "губернский секретарь"), "магистр" - IX ("титулярный советник"), "доктор" - VIII ("коллежский асессор"). В целом эта табельная градация действовала до 1917 г.» [Сорокина Н.Д. Образование в современном мире (социологический анализ). М.: МГУ, 2003.

 [10] Например, есть данные о том, что в «1914 г. профессорско-преподавательский корпус российской высшей школы насчитывал всего около 5 тыс. человек» [Иванов А.Е. Российское «ученое сословие» в годы «второй отечественной войны» (Очерк гражданской психологии и патриотической деятельности) // Вопросы истории, естествознания и техники. 1999. № 2. С. 108].

[11] Козлова Л.А. «Без защиты диссертации ...». Статусная организация общественных наук в СССР, 1933-1935 гг. // Социологический журнал. 2001. № 2. С. 145.

[12] «В советское время было понятно, чем занималась ВАК. Это был еще один административный, идеологический фильтр. Надо было кого-то замочить, остановить. Там рубили... Потому что надо было кого-то персонально угробить» [Интервью 12. Мужчина, доктор философских наук, профессор, политолог].

 [13] «Что такое кандидат наук? Это человек, обнаруживший способность к научной деятельности» [Фрагмент выступления профессора, доктора философских наук из стенограммы заседания одного диссертационного совета от 06 октября 1993 г. по защите диссертации на соискание ученой степени кандидата социологических наук. С. 27].