В истории советского атомного проекта особое место занимает 1953 год. Вследствие серьезных политических изменений в стране (смерть И.В.Сталина, арест Л.П.Берии, приход к власти новых политиков) и высокого авторитета физиков-атомщиков в глазах новой власти у физиков появилась возможность влиять на научно-образовательную политику советского руководства. За этим стояла многолетняя самоотверженная работа по реализации атомного проекта. К тому времени (летом 1953 г.) был успешно реализован первый вариант комбинированной водородной бомбы («сахаровская слойка»).
        В связи с этим мы напомним об уникальном событии, практически незамеченном до сих пор историками, – студенческих выступлениях осенью 1953 г. на физфаке МГУ, через несколько месяцев после смерти Сталина и ареста Берии. Выступления имели резко критический характер по отношению к административному и партийному руководству физфака МГУ и в предшествующие годы могли бы кончится репрессиями. Насколько нам известно, это было первое массовое, коллективное выступление студентов против руководства и в какой-то мере против прежних «сталинских порядков», получившее заметный резонанс среди студентов Московского университета и Москвы. Особенно неожиданным стало то, что выступление внешне завершилось полной победой студентов. Ведь именно оно предшествовало коренной реформе физфака. Это оказало исключительное влияние на физическое сообщество, в особенности на его юную часть, и имело дальние последствия в развитии молодежного движения в стране в период «хрущевской оттепели». По нашему мнению, следствиями косвенной, а иногда и прямой поддержки со стороны ученых атомного проекта, о которой студенты реально даже не подозревали, были как сам факт открытого конфликта молодежи с консервативными кругами физфака МГУ, так и его успешное для комсомольской организации физфака разрешение. Как мы далее покажем, эти события привели к бурному росту политического самосознания студентов и появлению новых форм их социальной деятельности. Отсюда можно понять, почему именно физики МГУ оказались в конце 50-х – начале 60-х гг. во главе нестандартных молодежных инициатив «хрущевского времени», получивших затем всесоюзное признание, и стали неформальными лидерами времени «шестидесятников». Всеобщее уважение к физикам в советском обществе тех лет нашло отражение в хорошо известной, почти фольклорной дилемме – «Физики – лирики» или «Что-то физики в почете. Что-то лирики в загоне…», идущей от Б.А.Слуцкого.

        Истоки событий, неожиданно проявивших себя в 1953 г., относятся к 30-м гг., когда ряд причин, подробный анализ которых дается, например, в [1-8], привели к тому, что физический факультет МГУ оказался ареной политических баталий и идеологических кампаний, направленных на установление партийного контроля над научными коллективами. Здесь развивается дискуссия «о физическом идеализме», на первый взгляд теоретическая, но в реальности стимулированная репрессиями 1937–1938 гг., в частности, арестом и расстрелом декана физфака философа Б.М.Гессена и его заместителя А.О.Апирина. В дискуссии представлены, с одной стороны, философы и физики «консервативного» направления – А.А.Максимов, Э.Я.Кольман, В.Ф.Миткевич, Н.П.Кастерин, А.К.Тимирязев и др., с другой – физики «новой школы» – С.И.Вавилов, И.Е.Тамм, В.А.Фок, Я.И.Френкель, Л.Д.Ландау... Дискуссия не ограничивается физическим факультетом МГУ, в ней участвует и ленинградская научная школа А.Ф.Иоффе, однако, именно на физфаке МГУ эти две школы сталкиваются. Подчеркнем еще раз, что эта дискуссия, несомненно, внутренне связана с арестами ряда физиков, в частности, из школы A.Ф.Иоффе (ЛФТИ, ХФТИ). Среди пострадавших: В.Р.Бурсиан, В.К.Фредерикс, Ф.А.Крутков, М.П.Бронштейн, Л.Д.Ландау, Ю.Б.Румер, В.А.Фок, Д.Д.Иваненко... Среди «заговорщиков» также числятся: А.Ф.Иоффе, Я.И.Френкель, В.А.Амбарцумян, Н.Н.Семенов, Н.И.Мусхелишвили... Внешне предметом дискуссий являются философские аспекты квантовой механики, и теории относительности. Однако «консервативное» крыло использует для утверждения своих установок «классовые», политические, а не научные аргументы. Это не просто аргумент в споре – следует учитывать, что в «сталинские времена» использование таких аргументов вносило в дискуссию опасный оттенок политического доноса на оппонента.
        Борьба снова обостряется в период 1944–1945 гг. Хотя к этому времени часть физиков научной школы Л.И.Мандельштама ушла из МГУ в ФИАН, этот факт лишь усиливает борьбу, принимающую иногда характер гонений на так называемое «академическое» крыло советской физики. Так, в 1944 г. с физфака МГУ буквально выживается В.Фок, назначенный завкафедрой теорфизики. В 1948 г. уходит, не выдержав постоянных конфликтов с «политизированной» частью профессуры, декан физфака 1947–1948 гг. С.Т.Конобеевский. В среде «консерваторов» физфака к этому времени выдвигаются такие «новые фигуры» как Н.С.Акулов, М.Д.Карасев, Ф.А.Королев, В.Ф.Ноздрев, Я.П.Терлецкий [1; 3]. На факультете и в Научно-исследовательском институте физики (НИФИ-1) физики этого направления занимают ведущие административные посты.

        После сессии ВАСХНИЛ (август 1948 г.) под общим руководством Академии наук и Министерства образования по примеру биологии начинается подготовка «идеологического» совещания по физике. Оно готовится в физических институтах (прежде всего, в ФИАНе), но особенно остро идут дискуссии на физфаке МГУ, где деканом становится в этот период А.А.Соколов. История подготовки этого совещания и его «переноса» на неопределенный срок сейчас опубликована (см., например, [3]). Среди активных организаторов и докладчиков на 42-х подготовительных заседаниях Оргкомитета этого совещания мы видим все те же фамилии представителей «консервативного» крыла физфака МГУ. Общее убеждение – «физиков от разгрома спасла атомная бомба» 1949 г.. Но и после несостоявшейся сессии «а ля Лысенко» борьба школ продолжается с переменными успехами сторон до 1953 г.. Драматическим результатом этой борьбы становится «освобождение» А.Ф.Иоффе с поста директора ЛФТИ и отстранение П.Л.Капицы от чтения лекций на физтехфаке МГУ в 1950 г.. После же успешного испытания «сахаровской слойки» на выборах в члены Академии проходит большая группа участников атомных работ, и противостояние обостряется еще сильнее.
        Официально борьба этих направлений идет вокруг все тех же теоретических проблем: релятивистской теории А.Эйнштейна, боровской интерпретации квантовой механики, теории гравитации, гамовской теории первого взрыва и фридмановской модели расширяющейся галактики. В эту борьбу вплетаются элементы «борьбы с космополитизмом» и «классовым» буржуазным подходом, за признание приоритетов русских ученых, за признание авторитета «основополагающих» трудов Энгельса и Ленина. Подспудно же - это борьба за контроль над утверждающейся новой физикой – новыми направлениями, к которым в частности относится и атомный проект. С 1942 г. здесь руководящую роль играют ученые школ А.Иоффе и Н.Семенова, позже к ним присоединяется ФИАН – школа И.Тамма. Однако Берия, несомненно, ознакомленный с внутренней борьбой физиков между собой, в сентябре 1945 г. приглашает в отдел П.А.Судоплатова физиков с физфака МГУ, в частности, Я.П.Терлецкого. Среди вызванных на собеседование кандидатур присутствуют Ф.Королев, М.Карасев [9]. В 1949 г. на физфаке, при НИФИ-1 создается так называемая «ядерная лаборатория» под руководством А.П.Знойко, в виде явного противовеса лабораториям открытого по особому Постановлению правительства (1946 г.) при МГУ второго автономного от НИФИ-1 института НИФИ-2 [10, с.272], под руководством Д.В.Скобельцына (он же возглавил в 1949 г. Отделение строения вещества физфака [11]). С 1950 г. руководителем теоротдела в Дубне назначается Я.П.Терлецкий. В 1951 г. он отмечен Сталинской премией. Так шаг за шагом школа физфака МГУ приближается к ядерной тематике, чтобы претендовать на руководство ею в случае победы в «идеологической» борьбе. Ученые школы Иоффе и ФИАНа понимают это, и поэтому противостояние их и группировки физфака МГУ особенно обостряется в 1951–1952 гг «Мы отвлеклись в своей прогулке,

А в это время семинар
Не клал на свой язык охулки,
Грозя махизма семенам,
Идеализма при корчуя...
А, впрочем, хватит! Не хочу я
Касаться липких этих тем...
Скажу лишь вот что: тьму проблем
Гоняли в жарких словопрениях:
Что глуп Эйнштейн, вредитель – Бор,
А физик – не макроприбор,
А социальное явление;
И осветив, пошли домой.
А тьма, так и осталась тьмой!..» [12, с.104].

       Ряд существенных дополнительных обстоятельств формируют эту позицию. Во-первых, в середине – конце 1940-х гг. возникают новые физические вузы, специализирующиеся на подготовке кадров для атомного проекта. Это – Московский инженерно-физический институт (МИФИ), образованный из Московского механического института, и Физико-технический факультет МГУ (с 1951 г. Московский физико-технический институт [14]). Последний возникает при активной поддержке П.Л.Капицы и начинает обучение студентов с осени 1947 г. по специальной программе Капицы-Ландау. Следует подчеркнуть, что Капица предполагает с самого начала создать независимый вуз, но руководством принято другое решение – создать новый факультет МГУ параллельный физфаку (см. [14, с.16]. Во-вторых, на самом физфаке еще раньше было создано практически совершенно автономное от руководства факультета Отделение строения вещества (ОСВ) из пяти кафедр [11]. Несомненно, что оба этих решения – прямое отражение борьбы названных выше физических школ. Оно ставит как новый факультет МГУ (физтехфак), так и новое отделение (ОСВ) в зависимость от общего университетского политического курса (в частности от парткома МГУ, где сильны позиции физфаковского «консервативного» крыла). Когда в начале 1950 г. П.Л.Капица отстраняется от преподавания на физтехфаке, там начинается реорганизация, в результате которой 3 группы ядерной специализации расформировываются. Студентам старших курсов, подошедшим к дипломным работам, разрешается завершить их, а остальных – переводят на физфак МГУ (на Отделение строения вещества) и в МИФИ. Эти студенты, уже познакомившиеся с превосходной физической школой Капицы-Ландау, оказываются в «консервативной» школе физфака с ее откровенным политиканством и с порицанием, если не самих новейших достижений физики, в частности, теории относительности и квантовой механики, то якобы вытекающих из них философских выводов. А ведь на эти достижения опирается ядерная физика – кумир послевоенной физической молодежи. Такое сопоставление явно не идет в пользу «консерваторов» и это обстоятельство вскоре становится стимулом к действию студентов. В настоящей статье мы пытаемся восстановить предысторию, обстановку и хронологию событий, а также некоторых их последствий, опираясь как на ставшие доступными документы [15-17], так и на воспоминания о четвертой комсомольской конференции физфака МГУ, т.н. студенческом бунте 1953 [18-20].
       Итак, при физфаке МГУ создан Научно-исследовательский институт ядерной физики (сначала НИФИ-2) и при нем специальное Отделение ядерной физики для подготовки студентов к работе в атомном проекте. Отделение имеет ряд важных привилегий, в частности право отбора студентов со второго курса. Во главе Отделения поставлен Д.В.Скобельцын, работающий в ФИАНе и одновременно назначенный тогда же представителем СССР в ООН по вопросам ядерной политики. Это создает ему независимость в МГУ, а его принадлежность к ФИАНу и близость к ленинградской физтеховской школе во многом определяет его позицию. Одновременно с 1946 г. он входит в Научно-технический комитет экспертов советского атомного проекта. И хотя наиболее крупные ученые от Ландау до Фока на факультет не допускаются, исключительная популярность ядерной тематики среди студентов того времени, приводит к тому, что в НИФИ-2 быстро складывается молодежная группировка, скептически настроенная по отношению к политическим дискуссиям по физике и к позиции «консервативного» крыла физфака. В то же время молодежь НИФИ-2 и Отделения строения вещества имеет большой авторитет у физфаковского студенчества, о чем говорит тот факт, что руководителями комсомола физфака в тот период являются, за одним исключением, представители ОСВ. Вот они: 1949 г. – А.Ф.Тулинов, 1950 г. – В.Г.Шевченко, 1951 г. – В.И.Захаров, 1952 г. – Г.Н.Попков, 1953 г. – Л.С.Корниенко, 1954 г. – В.Г.Неудачин, 1955 г. – Ю.Н.Днестровский, 1956 г. – В.Г.Неудачин, 1957 г. – В.Д.Письменный. Единственное исключение – Ю.Днестровский (кафедра математики). Тем самым общая атмосфера в комсомоле физфака в те годы во многом определяется НИФИ-2 МГУ – НИИЯФом.
        Не прошло мимо студентов и явное изменение политики в стране после смерти Сталина и ареста Берии в сторону «оттепели». Подчеркнем еще один важный момент, сыгравший большую роль в событиях 1953 г., – среди студентов того времени много демобилизованных солдат и офицеров, прошедших войну или послевоенную армию, людей уже сложившихся и мужественных. Их оценки и суждения более жестки, самостоятельны, они уже имеют опыт жизненный и политический, не робеют в столкновениях с руководством факультета, профессурой и как члены партии могут влиять на внутрипартийные физфаковские дискуссии. Драматический опыт 1930-х годов, опыт армейской жизни, целеустремленность и духовное освобождение первых послевоенных лет, свое понимание «руководящей роли партии», как функции не только партийного начальства, а и партийных масс, отличает это поколение от школьников – выпускников 1930-х гг. или более позднего времени. Именно этот слой студенчества и играет основную роль в рассматриваемых событиях, предопределив особенность необычного политического хода, интуитивно использованного студенческими лидерами. Это – борьба строго по правилам, формально принятым тогда в комсомоле и партии: прямое обращение в высшую инстанцию – ЦК партии, который в этот момент только что обновился и был несомненно заинтересован в поддержке инициатив снизу, тем более в поддержке потенциальных создателей будущего атомного оружия.
        Наконец, был и еще один момент, настроивший студентов-физиков на политический шаг: переезд физфака из старого здания на Моховой в только что, осенью 1953 г., открывшийся Университет на Ленгорах – в новое великолепное здание факультета, прекрасное общежитие с комнатами на одного-двух (невиданная роскошь по тем временам!). В главном здании имелся свой клуб, спортзалы, бассейн и гигантские столовые. Это был фантастический прорыв из тяжелого послевоенного быта в новый прекрасный мир – мир науки, звавший на подвиг, на беззаветную учебу. И отсюда нетерпимость к консерватизму, мешавшему жить по-новому.
        Это переплетение обстоятельств с учетом задора молодости и предопределило события осени 1953 г., когда, абсолютно неожиданно для руководства физфака и МГУ в целом, 400 делегатов IV Отчетно-перевыборной комсомольской конференции факультета выразили недоверие к руководству и партийной организации физфака и приняли решение направить в ЦК партии официальное письмо, остро критикующее устаревшие, консервативные порядки на факультете. При этом комсомол действовал в строгом формальном соответствии с нормами Устава, но в резком противоречии с существовавшими, реальными, неписаными традициями, когда за такими обращениями в сталинское время неизбежно следовали суровые кары, включавшие обвинение в аполитичности, исключение зачинщиков из комсомола, отчисление их с факультета и даже, в недалеком прошлом, возможный арест (кстати, последние репрессии на физфаке были, по-видимому, в 1949 г. и должны были еще сохраняться в памяти студенческих поколений).
        Кратко изложим хронику событий 1953 г. по воспоминаниям участников (включая и некоторых авторов статьи).

«Жаркая» осень 1953

        В соответствии с традициями того времени в начале октября 1953 г. должна была проходить очередная, IV ежегодная комсомольская конференция представителей кафедр и студенческих курсов физфака, на которой должен был отчитаться о работе за год предшествующий состав бюро комитета комсомола факультета, возглавлявшийся Г.Н.Попковым, и избираться новый. Заместителем Попкова по бюро был В.Письменный – тогда второкурсник физфака, имевший, однако, немалый опыт работы в комсомоле: уже в школьные годы он избирался в районный комитет. Попков делал отчетный доклад, Письменный вел конференцию. Уже на первом заседании, проходившем в аудитории-02 главного корпуса МГУ, в котором участвовало свыше 400 делегатов, представлявших 2500 комсомольцев факультета, в выступлениях представителей курсов зазвучала острая критика состояния дел на факультете. Студенты справедливо указывали на то, что уровень преподавания физики, особенно теоретической, резко отстает от современного. Критически обсуждалась работа конкретных лекторов и преподавателей, низкий уровень многих курсов. Параллельно разворачивалась критика преподавания общественных дисциплин, преподавания истории физики, как «оторванного от жизни». Назывались фамилии «слабых», по мнению студентов, преподавателей, среди которых чаще всего фигурировали представители «консервативного» крыла физфака. Инициаторами критических выступлений, которые готовились заранее, стали старшекурсники, участники Отечественной войны и партийцы: Н.К.Бухардинов, В.Р.Карасик, а также бывшие студенты физтехфака, переведенные на физфак, – В.Г.Гришин, А.Лысенко и др. Студенты подчеркивали и тот факт, что с середины 1940-х гг. на физфаке не преподавали члены Академии наук, что не проводилось сколько-нибудь значительных работ по атомной и ядерной физике (впрочем, последнее было верно лишь отчасти, ср. [11; 15]). Невероятным контрастом для физиков звучало сопоставление с мехматом МГУ, где преподавали все ведущие математики страны, а число спецсеминаров для студентов, руководимых корифеями науки, доходило до сотни. Особую роль в развитии дискуссии играл тот факт, что Президиум конференции не одергивал докладчиков и дал высказаться всем. Список выступавших не ограничивался.
       Среди выступавших на конференции наметились две линии: линия студентов, критикующих порядки на факультете, и консервативная линия преподавателей, эти порядки защищающая. В прениях по отчетному докладу выступило не менее 20 человек. Уже первые выступавшие студенты, внесли предложение написать критическое письмо в ЦК партии, и это сразу обострило полемику. Основным аргументом студентов, требовавших изменения ситуации на факультете, было особо важное значение атомных работ, подчеркивавшееся многими выступавшими, и абсолютно неудовлетворительное положение в этом направлении. Разумеется, получали слово и партийные, и административные руководители факультета, выступавшие против написания письма и выдвигавшие встречные обвинения студентов в «политической незрелости» и «безответственности» (например, секретарь партбюро М.М.Архангельский). Однако их аргументация конференцией не принималась. Было принято предварительное решение конференции – признать работу бюро Попкова неудовлетворительной и создать комиссию по подготовке письма в ЦК партии во главе со студентом 5 курса Ю.А.Трояном (среди авторов письма официально были также В.Розанов с 4 курса, В.Г.Гришин и А.В.Кессених с 5 курса, а также аспирант В.Г.Неудачин). О созыве следующего заседания решили объявить особо.
        Началась работа комиссии по согласованию письма. Параллельно партбюро физфака начало активную обработку делегатов и членов комиссии, чтобы ввести дело в более привычное русло. Последовательно предлагалось заменить письмо в ЦК партии письмами в вузком комсомола МГУ, в партком или ректорат МГУ, в крайнем варианте в ЦК ВЛКСМ или газету «Правда». Однако, несмотря на «политическую незрелость», члены комиссии ясно понимали, что только ЦК партии могло реально решать волнующие студентов вопросы. Проект письма обсуждался и готовился широким активом, причем обсуждение шло достаточно демократично – в дискуссиях в общежитии могли принимать участие все желающие. По воспоминаниям членов комиссии на ее сборах неоднократно появлялся невысокий молодой человек, по официальной версии - инструктор ЦК ВЛКСМ. Он задавал лишь простые вопросы и внимательно выслушивал ответы и аргументы членов комиссии. По воспоминаниям одного из авторов письма В.Г.Неудачина им тогда казалось, что гость морально поддерживал их критические устремления. Во всяком случае, он не пытался уговорить комиссию «снизить ранг документа».
       Примерно через неделю в одной из больших аудиторий нового здания физфака собралось второе заседание конференции. На нем вся закулисная борьба вокруг письма, описанная выше, была повторена уже публично с участием представителей парткома МГУ и ректората (которых естественно не было на первом заседании, когда никто не предполагал бури). Главным «уговорщиком» был проректор Г.Д.Вовченко. Однако конференция подтвердила свое решение подготовить и направить письмо в ЦК партии и установила для этого недельный срок (примерно к 15 октября). Для зачтения, обсуждения и утверждения текста письма было назначено третье заседание, которое, правда, первоначально сорвалось из-за плохой явки делегатов, но затем все же состоялось «со второго захода» также в большой аудитории нового здания факультета. После ряда рабочих заседаний конференции и подготовительной работы комиссии, растянувшейся почти на две недели, письмо было готово. Несмотря на откровенный нажим на студентов, в особенности на тех из них, кто был членом партии, решение было принято, текст утвержден и Ю.А.Троян лично отвез Письмо в ЦК партии.
       В предшествующие годы последствия таких событий для организаторов и участников конференции могли бы быть весьма серьезными. Но ситуация в стране изменилась, хотя консервативная часть общества еще продолжала жить по старым канонам. Если на комсомольских активах МГУ, как вспоминает Неудачин, результаты конференции получали восторженную поддержку, то на партийных форумах дело обстояло совершенно иначе. Консервативная тенденция проявилась при обсуждениях итогов студенческой конференции в высшем руководстве МГУ. На парткоме МГУ 11 ноября 1953 г. по теме «О состоянии и мерах идейно-воспитательной работы на физическом факультете МГУ» выступил проректор Вовченко. Цитируем [16]: «...Среди части комсомольцев физфака имеет место нездоровое отношение к руководящим факультетским и университетским органам, – заявил он, – что, в частности, выразилось в противопоставлении комсомольской организации партийному бюро факультета, игнорировании партийного комитета МГУ, огульном охаивании организации всего учебного процесса, а также работы отдельных профессоров и преподавателей».
       Из стенограммы этого же заседания: «...До каких пор у нас студентов будут воспитывать на учебниках Паули, Дирака, Ферми?.. Это письмо от имени этого собрания в ЦК партии – событие из ряда вон выходящее! Каким образом комсомольская организация физфака пришла к желанию послать письмо в ЦК партии непосредственно, через головы всех вышестоящих организаций?.. Кто держал влияние на комсомол в своих руках? Очевидно, чуждые люди...» [16]. Далее следовали обвинения в адрес Ландау...
       Из Постановления парткома МГУ от 2 декабря 1953 [17]:
        «...партийный комитет устанавливает, что политически неправильное выступление члена КПСС тов. Карасика [Владимир Романович Карасик, член КПСС, участник войны, впоследствии д.ф.-м. н., сотрудник ФИАНа. – Авт.] на заседании партийного комитета… не является случайным, а отражает взгляды и настроения некоторых комсомольцев, что, в частности, нашло свое выражение в том что... стало возможным хождение среди некоторой части комсомольцев стихотворения «Евгений Стромынкин», многие строки которого носят яркий антипатриотический, идеологически вредный характер. Например, глубоко патриотичный рассказ Лескова… объявляется борьбой за «приоритет наш в ловле блох» [в поэме «в ковке блох». – Авт.],.. стихотворение является ничем неприкрытой попыткой протаскивания и проявления идеологически вредных, антипатриотических взглядов. Многие ученые представлены в карикатурном виде с издевательскими характеристиками...»
        Решение парткома МГУ активизировало поиски и преследования «зачинщиков». Упоминавшийся выше секретарь комсомольского бюро 4 курса В.Карасик был обвинен в «политической неблагонадежности» и «непонимании вопросов взаимоотношения партии и комсомола», за что ему был вынесен выговор по партийной линии. Один из авторов письма – В.Гришин (беспартийный), получил строгий выговор по административной линии. Кстати, письмо в ЦК рассматривалось консервативной частью руководства и в дальнейшем как преступление, не имевшее в физфаковской парторганизации срока давности. Даже в случае, когда очередной мнимый или действительный промах одного из участников комиссии или президиума не имел ничего общего с их участием в конференции, определенная часть руководства давала понять виноватому, что за ним еще одна не прощенная вина. В 1956 г., например, В.Неудачину напомнили (не в первый и не в последний раз) и эту вину, когда объявляли ему выговор за некритическое отношение к выступлениям студентов по поводу венгерских событий.