Итак, хорошо ли оплачивалась работа в университете?

 

В 1627 г. испанские Кортесы обратили внимание на то, что доходы профессоров стали намного ниже того размера, который необходим для жизни, Е результате чего знающие и серьезные ученые уже не могут оставаться в университетах, а вынуждены искать другие должности, более подходящие для жизни.

В 1767 г. в своей академической речи утрехтский Рейтц заявил, что размер жалованья профессора должен давать ему возможность и жить с необходимым достоинством, и приобретать необходимую литературу.

В 1599 г. профессора Лувены жаловались на то, что их жалованье не позволяет им содержать даже слугу, а кафедра профессора французского права в Бордо оплачивалась так плохо, что было трудно найти преподавателей.

В 1699 г. Хуан Ангола де Азпетегью (Juan Angola de Azpetegui), один из немногих уцелевших «иностранных» профессоров Павии, жаловался, что денег ему не выплачивали вот уже шесть лет. Хотя (согласно отчету 1711 г. о состоянии этого университета) профессорское жалованье здесь и так было настолько мало, что прожить на него оказывалось делом невозможным...

Подобные жалобы звучали отовсюду. Но действительно ли работа в университете оплачивалась так плохо?

Ответ зависит от многих факторов, в том числе и таких, как экономическое положение университета, города или государства, статус факультета (или кафедры), известность преподавателя, его возраст, опыт, численность студентов...

Часть старых университетов (типа Оксфорда, Парижа и Саламанки) имели собственность, располагали ресурсами и доходами. В части университетов профессора были наделены пребендами. В следующей группе оплата преподавателей зависела от взносов студентов или дипломированных выпускников. Наконец, оставшиеся должны были поступать на жалованье города или правительства.

Многие университеты наделяли своих профессоров товарами и привилегиями в дополнение к жалованью, взносам, гонорару и другим формам денежных поступлений. Так, гейдельбергский ученый Ян Грутерус дал согласие принять назначение только при условии, что в его распоряжение ежегодно будет предоставляться повозка с вином, а для жилья выделен дом с садом... Дрова для отопления, продукты или лицензии на продажу пива и вина - таковы только некоторые примеры общего неденежного вознаграждения профессуры. Преподаватели могли также наделяться налоговыми льготами или какими-то другими привилегиями. В Павии, например, профессора были освобождены от постоя солдат, а в Милане - от налогов на собственность.

Но в любом случае вплоть до XVIII в. основным источником профессорских доходов были пребенды и плата учащихся, а не жалованье (хотя число профессоров, состоящих на жалованье, росло). Первым немецким университетом, полностью зависевшим от государственного бюджета и денег студентов, фактически стал Гёттинген. Вместе с тем полагаться на студенческие взносы было делом небезопасным: как только эти поступления уменьшались, многие оказывались в трудном материальном положении.

Преуспевающие преподаватели, подобные Лютеру или Меланхтону, виттенбергская аудитория которых насчитывала 400-600 чел., или Алкиатусу, Занятия которого в Болонье (1539) посещали около 600 студентов, жили, конечно, хорошо. Но их коллеги, например, из Гейдельберга, где в 1525 г. преподавателей было больше, чем студентов, в этом отношении оказались менее удачливы. Вообще численность студентов в немецких университетах в рассматриваемый период снижалась: если в 1710 г. в них принимали приблизительно 4400 чел., то в 1790 г. - 3400, а в 1800 г. - всего 2900. Профессура, особенно факультетов свободных искусств (или философских), в значительной мере зависевших от взносов студентов, которые пополняли их мизерное правительственное жалованье, оказалась в крайне трудном положении. В итоге, говоря словами Гёте, преподавание в университете означало «безнадежное существование».

Классная система взносов могла поощрить постановку преподавательского дела как своего рода бизнеса. Так, рассуждая о богатстве народов, Адам Смит выразил мнение, согласно которому увеличение жалованья профессорам - дело нежелательное: этот шаг мог бы сделать их менее внимательными к обучению студентов и независимыми от дохода, который подтверждает эффективность их работы...

Влияние численности студентов на доход профессоров стало особенно ощутимым на кафедрах младших факультетов, когда на рубеже XVII- XVIII вв. функцию пропедевтической подготовки, ранее выпадавшую на их долю, начали принимать на себя средние школы. Так, в прусском Франкфурте-на-Одере в 1721 г. годовое жалованье на философском факультете составляло от 100 до 170 талеров, в то время как на факультетах теологии, права и медицины - 338-557, 200-500 и 100-300 талеров соответственно. Если профессора высших факультетов могли пополнять доход, практикуя в области своей профессиональной деятельности, то у профессоров философского факультета таких возможностей не было. В результате уровень дохода профессора в значительной степени определялся спецификой факультета и характером преподаваемого им предмета. Если обратиться к примеру Эдинбурга, можно увидеть, что здесь профессора, обучавшие медицинской практике, химии или анатомии, получали большой доход от учебных взносов. Профессора же менее популярных предметов - гораздо меньший. Такое неравенство подталкивало честолюбивых преподавателей вести борьбу за получение более выгодных кафедр. Но и там, где профессора получали жалованье, разброс в доходах в зависимости от кафедры и профессорского статуса был весьма заметным.

Размер жалованья преподавателя зависел от его известности, персональных умений и опыта. При этом преподаватели-иностранцы получали больше. В Университете Павии (XV в.) у 30-50% преподавателей оплата не превышала 50 фиорини (примерная зарплата квалифицированного рабочего), а у 5% находилась в пределах от 600 до 2000. Эта разница в XVII в. стала еще большей. Власти предпочитали привлекать одного-двух известных профессоров с высоким жалованьем, в то время как размер оплаты труда остальных означал жизнь впроголодь. Так, в Риме в XVII в. некоторые преподаватели получали 700 скуди, в то время как другие должны были удовлетворяться суммой в 40-60.

Все сказанное можно обобщить лишь с большим трудом. И тем не менее очевидно, что в крупных университетах ординарные профессора зарабатывали неплохо. В своем исследовании немецких факультетов права (XV-XVI вв.) Бурмейстер, например, пришел к выводу, что максимальное жалованье профессоров за XVI в. возросло со 100 фл. (1520) до 200 (1540), а за тем и 300 фл. (1560). Некоторые же получали еще больше, что ни в коем случае не обрекало людей на голод, как иногда говорят. Такое положение было характерно не только для немецких факультетов права. Известно, что и труд преподавателей лютеранских университетов Уппсалы и Лунда в XVII в. оплачивался неплохо; то же относится и к большинству ординарных голландских профессоров. Весьма состоятельными были преподаватели Саламанки, Алкалы и Вальядолида (в XVI в. средний размер их жалованья составлял 500 дукатов, что в 5 раз превышало доход мастера-ремесленника). Аналогичным образом обстояло положение дел и в Англии. На французских факультетах права в XVIII в. профессора в среднем получали от 2000 до 3000 ливров, а в Дижоне и Париже - даже от 6000 до 8000 (накануне Революции доход в 400 ливров был достаточен, чтобы обеспечить человека и его семью предметами первой необходимости). Хотя профессора теологии и медицины редко получали больше 1000 ливров (исключение составляли Монпелье и Париж), они с легкостью могли удвоить свой доход как бенефициарии, практикующие врачи и юристы или за счет (хорошо оплачивавшихся) консультаций. Многие преподаватели имели дополнительный доход, выступая адвокатами, проповедниками, президентами колледжей, членами комитетов университета или факультета, библиотекарями, частными преподавателями и т.д. Профессор - регент лувенского факультета теологии, например, получал за пост в факультетском комитете доход, в 2- раз превышавший его заработную плату как преподавателя. Адриен Делкурт, профессор Священного писания в Дуаи, в 1717- 1740 гг. более чем удваивал свой доход за счет президентства в семинарии и должности прево; Иоган Билмарк (ум. в 1801), 38 лет бывший профессором в Або (Финляндия), к моменту смерти выступил руководителем не менее 229 диссертаций. Таким образом, материальное положение многих преподавателей ни в коем случае нельзя оценивать как ненадежное.

Вместе с тем, безусловно, в XVII-XVTII вв. университеты (особенно провинциальные) сталкивались с трудностями при привлечении первоклассных преподавателей. Говоря об оплате труда профессоров во Франции XVIII в., генеральный прокурор Дж. Флури отмечал, что жалованье некоторых из них «абсолютно недостаточно, для того чтобы прожить», и далее: «скромность обращений бросила их [профессоров] на такой уровень бедности, который способен вызвать лишь отрицательное отношение к этой профессии». Аналогичные жалобы раздавались во всех странах.

Стоит напомнить, что одним из результатов секуляризации стало и то, что многие преподаватели женились и имели семьи, поэтому жалованья, ранее достаточного для проживания самого преподавателя, теперь нередко не хватало.

В тех университетах, где работа оплачивалась плохо, профессора уделяли обучению лишь небольшую часть своего времени, остальное же тратили на поиски дополнительного источника заработка. В Эрфурте, например, в 1778 г. половина профессоров младшего факультета одновременно преподавала в школах, а треть, по совместительству, занимала кафедры на профессиональных факультетах. Проведение занятий с регулярностью доверялось заместителям с низким уровнем подготовки, часто пропускавшим лекции и не умевшим прочесть курс в полном объеме.

Денежные трудности способствовали распространению практики предложения со стороны профессоров платного частного обучения, часто с рассмотрением на таких занятиях наиболее важных предметов. Подобные занятия вполне конкурировали с университетскими, и хотя университеты предпринимали попытки наложить на них запрет, студенты делали выбор в пользу именно lectori privati. Преподавателям же частная практика гарантировала значительную часть их доходов. Дело дошло до того, что кое-где университетское жалованье профессорам начали устанавливать в уменьшенном размере, с учетом приработка от частных занятий.

Однако, чтобы практиковать, многим преподавателям приходилось пренебрегать своими учебными обязанностями. Так, в 1681 г. два преподавателя медицины из Фарины настолько «увлеклись» работой вне университета, что вообще ни разу не появились на занятиях. Еще одна группа профессоров рассматривала свои кафедры как трамплин для занятия той или иной общественной должности и вела интенсивный поиск новой работы.

Таким образом (с учетом совместительств в том числе), не стоит удивляться, что прогулы для преподавателей XVI и XVII вв. становятся делом привычным. Так, в 1648 г. некто из Саламанки жалуется: «очень редко, чтобы кафедра свободных искусств <...> читала лекции непрерывно в течение года, некоторые (профессора. - Ред.) не читают даже месяца, а другие - и пару дней». В Ингольштадте (1586) дело зашло настолько далеко, что, как утверждали студенты, «им удалось увидеть того или другого профессора всего лишь раз».

Единственный способ переломить подобную ситуацию состоял в увеличении размера жалованья, поэтому, начиная с XVI в., представители университетов всячески стремились убедить власти в необходимости такого шага, но первыми его сделали в Вене.

 

Карьера и мобильность

 

В общем, можно полагать, что в начальный период новой истории тенденция к специализации в преподавании начинает усиливаться. И все же до конца XVI в. и даже в XVII один профессор нередко обучал, например, и еврейскому языку, и медицине, и теологии, и праву. Вместе с тем, хотя с подобными примерами еще приходилось сталкиваться, отмеченная тенденция давала о себе знать все отчетливее: развитие наук вынуждало и профессоров, и ученых концентрировать внимание на изучении одной, частной, области знания или даже специализироваться в том или ином конкретном научном направлении. Наиболее интенсивно этот процесс развивался в крупных университетах, где было много профессоров, причем с различными интересами. Если в малых университетах один или два профессора просто по необходимости читали всю факультетскую программу, то в крупных в XVIII в. некоторые профессора преподавали одну дисциплину на разных факультетах.

Общая тенденция к специализации, однако, не означала, что преподаватели не имели возможности делать карьеру или переходить с кафедры на кафедру. Как уже отмечалось, существовало несколько видов кафедр, что влияло и на статус профессоров: их авторитет разнился в зависимости от кафедральной принадлежности точно так же, как и размеры получаемого жалованья. Назначение на должность было или по-жизненным или на определенный срок. Профессора, имевшие пребенды, назначались почти всегда пожизненно, даже если теоретически их и можно было заменить.

На протяжении XVI, XVII и XVIII вв. волна критики пожизненной тенуры для профессоров и исследователей нарастает. Сказанное можно проиллюстрировать фрагментом одной петиции 1528 г. к Кортесам, составленной в Испании, где старшие профессора назначались пожизненно: «Мы просим..., чтобы профессора в студиях Саламанки и Вальядолида занимали кафедры не пожизненно, а только на определенный срок, как это происходит в Италии и других местах. Потому что, когда они становятся пожизненными, возникает масса проблем и трудностей, особенно среди тех, кто только что занял кафедру: они перестают проводить исследования и помогать студентам. В случаях, когда профессора занимают кафедры временно, ситуация улучшается: они стремятся сохранить место, увеличить размер своего жалованья и иметь больше студентов на занятиях».

Хотя во многих новейших испанских университетах даже старшие профессора назначались на фиксированный срок, в полной мере отказ от практики пожизненного назначения произошел не ранее 1771 г. Вместе с тем в некоторых странах, например, Германии, практика пожизненных назначений вообще не получила распространения: здесь должности занимались на срок в пределах от одного до пяти лет. В некоторых же университетах (например, Гейдельберге) вообще действовал запрет на пожизненную профессорскую тенуру. В результате в Ингольштадте (1472- 1625 гг.) только 2,9% профессоров права находились на службе более десяти лет; 17% преподавали менее года; 11%-от одного до трех лет; 13% - три-шесть лет; 20% - от шести до десяти лет.

Обычно преподаватели начинали свой путь с кафедры факультета свободных искусств. Однако через несколько лет они, как правило, стремились занять кафедру какого-нибудь высшего факультета. Надо сказать, что профессор факультета искусств обрел полноценный профессорский статус только в XVIII в. Некоторые из преподавателей, начиная карьеру в ранге экстраординарных профессоров или приват-доцентов, делали все возможное, чтобы как можно быстрее получить место ординарного профессора, гораздо лучше оплачивавшееся.

Однако и после того, как преподаватель становился ординарным профессором, ему было что желать: теперь он стремился занять или более высокооплачиваемую, или более престижную кафедру. Не приходится удивляться поэтому, что кафедры младшего факультета обновлялись быстрее. В Испании описанная система (называвшаяся ascenso) даже была институциализована. На каждом факультете ascenco представляла своеобразную академическую лестницу, простиравшуюся от самой нижней до самой высокой кафедры. Чтобы избежать конкурентной борьбы, отнимавшей немало времени, и открытых вакансий, преподаватели, по мере того как освобождались более высокие в иерархии должности, автоматически передвигались по академической лестнице. Это правило в 1716 г. обрело силу закона. В результате сложилось такое положение дел, когда выдвижение шло в большей мере по принципу возраста, а не личных качеств. Один из тогдашних скептиков писал по этому поводу следующее: «Для того чтобы в Саламанке стать профессором, вовсе не нужно долго учиться, нужно просто быть долгожителем по сравнению со своими коллегами; заведующих кафедрами делают годы, а не достижения». Аналогичные примеры можно найти и в университетах других стран, хотя там подобная система назначений все-таки не была правилом. Так, если некий преподаватель покидал Университет Павии, Сенат Милана, порой, мог принять решение о назначении на освободившееся место его младшего коллеги, после чего все остальные преподаватели автоматически продвигались на одну ступень вверх. Иногда подобная практика приводила к тому, что некоторые преподаватели меняли свои кафедры и два, и три раза в год, а значит, просто не были должным образом подготовлены для преподавания соответствующих предметов. Нередко преподаватели меняли кафедры и в поисках лучшего заработка. В своей Relazione (1735) университетский реформатор Джолиани приводит как пример неаполитанского профессора, который, стремясь увеличить свой доход, с одинаковым успехом преподавал и теологию, и философию, и каноническое право и, наконец, даже право гражданское.

Отношение преподавателей к своим обязанностям от страны к стране, от университета к университету менялось, что, в частности, определялось и размером оплаты труда. Распространенными были два подхода к пониманию смысла университетского преподавания как карьеры.

В соответствии с первым - это была реальная карьера. Как уже говорилось, профессора оставались в университете, стремясь проложить путь наверх, или переходили из одного университета в другой. Во Франекере, например, только 21 из 177 профессоров (1585-1811 гг.) оставили профессорскую карьеру во имя другой работы (12,3%). 43 человека сменили университет. Другими словами, приблизительно 88% преподавателей смотрели на профессорство как на дело всей жизни, а 66% так и проработали до самой смерти в стенах этого небольшого университета. В Лувене из 954 профессоров (1501-1750 гг.) 191 (20%) (в большей мере преподаватели факультета искусств и в меньшей - права) покинули университет: кто-то перешел в другое учебное заведение, кто-то получил назначение и стал епископом, членом совета, судьей... Но даже если покинувшие стены этого университета профессора составили пятую их часть, все же 80% осталось. Так что можно утверждать: большинство университетских преподавателей рассматривали профессорство как карьеру. Получив кафедру, они оставались в том или ином университете до самой смерти, если только не переходили в другой. Так обстояло дело в Нидерландах, так было (поскольку речь идет о regents ordinaires) и во Франции середины XVII в. Например, Жан де Авезан преподавал право в Орлеане в течение 33 лет; во второй половине XVIII в. ирландец Джон Планкетт в Парижском колледже Наварры преподавал теологию на протяжении 37 лет; а профессор медицины Монпелье Жан Кастельян, начав свою карьеру преподавателя в 1669 г., оставался верен ей на протяжении почти 50 лет.

В заключение отметим, что иерархическая система отношений была характерна не только для профессорских должностей: своя иерархия существовала и в системе университетов и, естественно, преподаватели стремились получить должность в наиболее известных из них.

Вместе с тем в конце XVIII в. в разных регионах Европы профессорство в полной мере еще не воспринималось как путь карьеры, скорее, оно рассматривалось как ее элемент. Проиллюстрировать сказанное позволяет пример Испании XVII в., где абсентеизм университетских преподавателей стал одной из основных проблем, с которой пришлось столкнуться испанским университетам. Главной причиной этой болезни явился персональный предпринимательский настрой, плохо сочетавшийся с университетскими нормами. У многих профессоров (особенно права) конфликтные ситуации возникали прежде всего из-за постоянных переговоров с правительственными ведомствами, что требовало частых поездок в Мадрид: будучи заинтересованы в правительственных назначениях, профессора легко покидали свои кафедры. Безразличное отношение к преподавательской работе проистекало, по-видимому, из убеждения в том, что университетская кафедра не является сама по себе целью, она - всего лишь шанс занять правительственную должность. В письме к Филиппу V Университет Саламанки объяснял сложившуюся ситуацию следующим образом: «Преподаватели расценивают свои кафедры как почетное звание и шаг к занятию правительственных должностей, а потому пренебрегают своими учебными обязанностями. В итоге сегодня из шести профессоров права, можно считать, учит только один; остальные же... аудитории не посещают... Одни - из-за утраты способности, другие - под какими-либо другими предлогами...». Короче говоря, в Испании профессорство выступало как средство поиска должности, а не как нечто, достойное внимания само по себе. Вместе с тем и здесь, на факультетах искусств и теологии складывалась иная ситуация. Эти факультеты все более заполняли клирики, не заинтересованные в мирской карьере. Таким образом, положение дел на этих факультетах выгодно отличалось от ситуации на других, в частности, факультетах права. К XVII в. преподаватель права, который не покидал бы свой университетский пост во имя службы в церковной или светской организации, стал уже просто редкостью. И поскольку подобное рекрутирование происходило быстро, многие преподавательские должности переходили из рук в руки за год 1-2 раза. Такой массовый исход вел к снижению профессиональных доходов, университетских выплат и сокращению студенческого контингента. В связи с ситуацией, сложившейся в Испании, Р. Каган делает такой вывод: «В итоге университет потерял многих из своих преподавателей, и пока монархия меняла политику приема на работу, а профессура уясняла смысл своей посвященности студентам, лекции не читались, а классные комнаты фактически пустовали» (Kagan R.L. Students and Society in Early Modern Spain. - Baltimor, Md./ London, 1974. - P.156-157). Отголоски аналогичного рода жалоб на несерьезное отношение профессуры к своим обязанностям доносились в 1830-х гг. и из Англии

Вывод из сказанного очевиден: в начальный период новой истории профессорство становилось «карьерой» (в том смысле, какой вкладывается в это понятие в XIX в.) только для тех, кто смотрел на обучение как полноценное занятие на протяжении всей рабочей недели. Но, поскольку таковых было не слишком много, профессора того времени нельзя резко отграничить от практикующего врача или юриста.

Вместе с тем между университетом и миром практикующих врачей или юристов, с одной стороны, и различными университетами, с другой, связей было немало. Так, среди 71 профессора, которые были назначены в Хардвик (Harderwijk) после 1648 г. и чье прежнее занятие известно, 22 уже обучали в другом университете или школе. Назначения получили также 11 бывших адвокатов, 12 ректоров латинских школ и один врач. Таким образом, профессорский корпус пополнялся не только по «вертикали», в рамках внутриуниверситетской карьеры, но и по «горизонтали», за счет привлечения людей из частной и профессиональной жизни: 61% профессоров, преподававших французское право в южных университетах Франции в 1681-1793 гг., были привлечены на работу как «люди со стороны».

Так что известный врач или адвокат вполне мог стать членом университетской корпорации. Впоследствии одни сохраняли за собой кафедру, одновременно занимаясь своей профессиональной практикой, другие же целиком посвящали себя работе преподавателя. Привлечение таких практикующих врачей или юристов часто происходило по инициативе самих факультетов или университета. Вообще же университеты с жалостью расставались со своими наиболее известными преподавателями, которые предпочли другую работу (особенно в конце XVI - начале XVII столетий). Так, немецкие факультеты права покинули многие правоведы, которые не только были привлекательны для студентов, но и действительно могли поднять уровень преподавания. Однако хороших преподавателей теряли не только эти факультеты. Университеты покинуло и немало известных теологов, ставших епископами...